Глеб Бакланов - Ветер военных лет

— Не вздумают! Рады небось до смерти, что удалось в плен сдаться.

Должно быть, так это и было. Могучий натиск Красной Армии на Курской дуге ошеломил и деморализовал фашистов.

Было же около трех часов дня. Я не ел почти сутки, и голод основательно мучил меня.

— Не перекусить ли нам? — спросил я Шура.

— Признаться, я давно об этом подумываю, товарищ генерал. Да немцы не учитывают, что я вторые сутки не ел.

— Ну, может, на этот раз потерпят, дадут нам поесть. Но они не «потерпели».

Едва мы расположились у погреба, как раздался крик:

— Еще группа немцев с того же направления!

Действительно, приближалось человек 15–20. Шли более организованно, у многих поблескивали погоны — офицеры. Вдруг мой водитель Федоров, лежавший в одном из окопчиков, закричал:

— Товарищ генерал! Там немецкий генерал!

— Точно? Ты хорошо разглядел?

— Очень даже хорошо! Лампасы у него на брюках!

Взять в плен генерала — это было заманчиво. Я подозвал связного.

— Проберитесь огородами к орудию. Передайте, приказываю по немцам не стрелять.

Быстро приказали всем, кто держал оборону: по моему выстрелу открыть огонь залпом поверх голов фашистов, с криком «Хенде хох!» встать и держать немцев под прицелом.

Конечно, фашисты могли открыть огонь, особенно если бы они знали, как нас мало. Но я рассчитывал, во-первых, на неожиданность нападения, а во-вторых, на чисто психологический момент. Дорога гитлеровцев лежала через овраг. Они должны были пройти мимо многих десятков трупов. Зрелище это, тяжкое уже само по себе, могло вызвать мысль о гибельности этого места и бессмысленности сопротивления.

Расчет оказался верным. Едва мы открыли огонь, фашисты подняли руки. Наши солдаты кинулись к ним, чтобы обезоружить.

— Генерала! Берите генерала! — крикнул я.

В тот самый момент, когда двое наших были буквально в трех шагах от фашистского генерала, он поднял пистолет к виску и выстрелил. По документам и показаниям пленных офицеров штаба, это был сам командир 19-й танковой дивизии генерал-лейтенант Шмидт.

Досаде моей не было границ. Потерять такого пленного!

Теперь мы наконец могли перекусить. Но от огорчения у меня совершенно пропал аппетит. Я сидел с консервной банкой в руке и рассеянно ковырял в ней вилкой. Подполковник Шур окликнул меня:

— Да вы ешьте, товарищ генерал! Я, конечно, понимаю — очень хотелось взять в плен такую фигуру. Но что уж так расстраиваться.

— «Расстраиваться». Вы представляете, сколько он мог сказать?

— Это так, — пытался утешить меня Шур. — Но и без того сам факт его гибели — наша большая победа.

Наш разговор прервал приезд командующего артиллерией дивизии полковника А. В. Клебановского. Он рассказал о том, как погиб майор И. М. Быков. Рядом с этой огромной и горькой потерей самоубийство генерала Шмидта показалось нам мелкой неудачей.

Клебановский, сам человек большого мужества, был расстроен гибелью своего командира артдивизиона страшнейшим образом. Он присел рядом с нами у поросшего рыжей травой погреба и, покачивая головой, несколько раз повторил:

— Какого человека потеряли!.. Какого человека потеряли!..

— Как это случилось, не знаете? — спросил я.

— Знаю, конечно, — грустно ответил Клебановский. — Погиб как жил. Геройски погиб.

Он поднял с земли небольшой камешек и положил его перед собой.

— Их дивизион поддерживал действия тридцать четвертого полка и стоял здесь. Это на самом краю Березовки, с северо-запада. За ночь фашисты кидались сюда три раза. И три раза получали по морде. Тут они, видно, поняли, что пехоте пройти не удастся, и запросили помощи. На рассвете, еще только чуть брезжить начало, полезли танки и самоходки. Пехота, естественно, у них за спиной. Быков не спешил. Сами знаете, выдержки у него на двоих хватало. Подпустил совсем близко — и начал расстреливать в упор. Дивизион стрелял без промаха. Подбили семь танков, пять самоходок, пять тягачей с орудиями, четыре бронемашины. Радист мне сообщил, что перед огневыми позициями дивизиона примерно четыреста фашистов осталось.

— Ну, а дальше? — спросил я.

— А потом так получилось Немецким автоматчикам все-таки удалось просочиться через боевые порядки тридцать четвертого полка. Связь у Быкова с боевыми позициями прервалась. В радиостанцию дивизиона прямым попаданием угодил фашистский снаряд. Словом, положение сложилось тяжелое. Быков же со своего наблюдательного пункта не уходил, потому что оттуда ему все было видно в любом направлении. Он мне раньше еще по телефону говорил, что противник у него как на ладони. А чтобы можно было управлять огнем, Быков приказал на руках выкатить орудия 1-й батареи к самому наблюдательному пункту. Так и вел стрельбу.

Но гитлеровцы, видно, решили взять батарею любой ценой. Полезли прямо как оголтелые и вышли к самым огневым позициям. Иван совсем распалился, поднялся во весь рост. «Огонь! — кричит. — Огонь!» Тут его в ногу ранило. Боец говорит: «Перевязать бы, товарищ майор». А он свое: «Огонь! Огонь!» Немцы откатились. Потом опять полезли. Быков снова: «Огонь!» Батарея молчит. Быков кричит: «В чем дело? Огонь!» А снарядов нет ни одного. Тут немцы осмелели, тучей повалили. Ивана еще ранило. Он за пистолет. Артиллеристы тоже из личного оружия стрелять начали. Все патроны расстреляли, а немцы — уже вот они, рядом, и артиллеристов горстка осталась. Фашисты не стреляют, видно, живыми взять их хотят. Тогда Быков из последних сил поднялся, кричит: «Гвардейцы в плен не сдаются! В атаку! Ура!» — и вперед. Вот и все. Нет больше Быкова…

К вечеру бой стал затихать. В похолодевшем воздухе лишь кое-где раздавались особенно гулкие в наступившей тишине одиночные выстрелы. Я вернулся в свой штаб.

Сюда поступали донесения о потерях и трофеях. Оборону было приказано держать до утра.

Почти сутки продолжались эти кровопролитные бои. Дивизия отразила двенадцать атак пехоты и танков врага, пытавшегося вырваться из окружения. Победа досталась дорогой ценой. Немало гвардейцев легло на поле боя. Но это была настоящая победа. На следующий день мы насчитали более двух тысяч убитых фашистов. Число раненых и пленных немцев перевалило за тысячу. Было захвачено много различных автомашин, орудий, минометов, подбито около 20 танков. На железнодорожной станции Хотмыжск, недалеко от Грайворона, наши подразделения захватили два эшелона с продовольствием и посылками для немецких солдат.

Оказалось, что большое количество военных трофеев — дело в высшей степени обременительное и хлопотное.

А нам надо было спешить нагнать ушедших вперед танкистов 1-й танковой армии, вместе с которыми мы должны были наступать вдоль реки Мерла.