Александр Ткаченко - Футболь. Записки футболиста

Играл он действительно отчаянно. С криком на весь стадион «Играю!» — он выходил на прострельную передачу, переводил кулаком на угловой, но чаще брал намертво в падении. Редко ошибался, и тогда наш доктор говорил свою коронку: «Эх, Эмма, пошел в командировку и… простудился». Вообще игра на выходе принесла футболу новую эру — нападающим стало труднее в борьбе за верховые мячи и даже, если они шли один на один, то вратарь, идущий на него, значительно суживал угол попадания мяча в ворота и нужно было что-то делать — обводить или перебрасывать, а это всегда чревато ошибкой для него. Так что это было революцией, когда вратари, особенно Яшин, стали играть по всей штрафной. Эмма, как умный человек, понял это еще раньше и на маленьком крымском стадиончике творил чудеса, вызывая неодобрение тренеров и начальства, но уж когда стали по телевидению показывать знаменитые яшинские выходы, то они умолкли навсегда. Это стало стилем любого хорошего вратаря. Единственно что — если нападающий и защитник борются за мяч, стой в воротах, пока поединок не закончится, а то, бывало, только несколько шагов за мячом в драке, а защитник, надеясь на вратаря, отыгрывает ему и — в пустые ворота. Так что это закон неписаный, но пока мяч не отскочил от дерущихся за него, стой и жди. Эмма иногда нарушал и это. Он мог в падении влететь в кучу ног и выхватить мяч. К счастью, ни разу его судьба не наказала.

Когда меня взяли в команду, мы стали заниматься английским, и он называл меня «чикен» (цыпленок). «Чикен» знал все его похождения, а потом и сам подключился к ним. Две его сумасшедших любви закончились ничем. Наташа, циркачка, работавшая с силовыми акробатами, в свое время упала из-под купола цирка. Это было в Японии, хирург сделал ей около 20 операций — было около 20 переломов. На ее теле было около 20 миниатюрных шрамов. Но вот глаз не удалось спасти. У нее был искусственный, красивый, и поскольку она сама была красива, то никто и не замечал следов ее страшного срыва из-под купола. Это была серьезная любовь. Эмма мотался за ней между играми по всем городам, где их цирк гастролировал. Наконец, и это закончилось. И начался большой, настоящий роман со знаменитой актрисой. Они оба были так заняты, она — на спектаклях, репетициях, он — в играх, что им некогда было сыграть свадьбу, они расписались, придя в ЗАГС в разные дни, но это было так красиво и романтично. Они были парой — что надо. Но надо было выбирать. Сначала она выбрала столичный город, и он уехал вместе с ней, начав там тренировать мальчиков. Затем он выбрал возвращение назад и работу в команде мастеров. Она же получила приглашение в самый знаменитый театр, он загрустил еще больше со своими пацанами. На этом все и кончилось. Сейчас она преуспевает. Он… Он стал лучшим тренером в детской футбольной школе, его ученики играли в командах мастеров. Мальчишки его любили, он умен, требователен, может рассказать и показать, как и что делать на поле. Кстати, многие вратари почему-то хорошо играют в нападении, видимо, оттого, что слишком близко видели работу нападающих, несмотря на то, что вся организация зашиты начиналась с него: «Вышли, вышли… так, возьмите слева восьмого… назад, домой, домой… спокойно, я играю». У Эммы была врожденная скорость. Сотку бежал, как спринтер, отсюда и резкость, и его выходы. В Симферополе у него корни, его все любили, несмотря на осложнения с национальным вопросом-. Это его стало сильно раздражать. Он уехал в Израиль со своей женой и сыном в надежде вылечить жену от рака. Но через два года поступило известие, что она умерла. Эмма стал работать тренером так же, как и дома, — детской команды. И загрустил страшно по Крыму. Он не знает толком, что произошло в нем, что того города, который он знал и в котором был кумиром, уже нет. Есть только дом рядом со стадионом, где он вырос, да и сам стадион, старшая сестра, которая живет неподалеку. Говорят, что его команда выиграла чемпионат Израиля среди юношей. Но, видимо, нельзя покидать города своей славы — тянет назад, подсознательно. Но просто Эмма еще и такой человек — интеллигенту всюду неуютно, экзистенционально безысходно. И его тянет к возвращению, как в Библии — «все возвращается на круги своя». Через это проходят все люди, прикипевшие к тому месту, где и воздух сладок только потому, что он хлебнул его впервые вместе со своими друзьями, с первыми девочками. Вернешься — разочаруешься снова. Походишь по могилкам родных и потянет опять куда-нибудь. Ведь судьба футболиста — это с сумкой через плечо, на самолете, на поезде — от города к городу, от команды к команде. Его родина там, где он хорошо играет и где его за это любят. А отношение — по другим статьям, это для других, только не для футболиста, тем более вратаря, бывшего кумира, любимца публики, привыкшего слышать с трибун: «Смотри, как взял, а? Еле дотянулся, но взял».

Мы были с ним почти неразлучны, хотя он был старше меня на десять лет. Потом он стал немного комплексовать, когда ушел из футбола. Пробовал быть спортивным комментатором, но коммуняки сказали, что у него не та фамилия… Нашли еще какие-то причины. Эмма был откровенен, часто по телефону говорил, что думает. Однажды, при мне, в одно из его откровений подслушка врезалась в его разговор, и суровый мужской голос сказал: «Кончай, б…дь, трепаться… Запомни, если бы ты не был футболистом, то давно бы уже схлопотал свое…» Эмма был потрясен такой откровенностью, и с этого момента начался его отъезд. Мы все так же дружили. Как-то мы завелись, он свое мнение считал беспрекословным. Я тоже. Свое. Он сказал — тоже мне еще футболист, пишущий стихи! Я ответил — может быть, поэт, немного поигравший в футбол? Не знаю, отчего он невзлюбил меня. Мы после этого просто приветливо здоровались. Но он все больше катил бочку на меня. Друзья пытались нас помирить, особенно Валера Захаров, но бесполезно. Он разлюбил меня, по-моему, навсегда. Он раздружил меня с собой навечно. А я до сих пор люблю его, и хотя он не нуждается в моем сострадании, жалею, и если бы он принял мою помощь, помог бы, чем только смог. Ведь это для кого-то он неизвестно кто сейчас, а для меня первый вратарь, который сказал: «А удар у тебя — то, что надо, на разминке ручонки мне отсушил, в игре, правда, не забил, но ничего, забьешь, какие твои годы, «чикен»?»

Как-то я спросил одного довольно известного вратаря: «Завяжешь, повесишь бутсы и перчатки на гвоздик, что делать будешь?» «Не пропаду, — усмехнулся он, — пойду на центральный рынок, поставлю две штанги из пустых бутылок, постелю коврик и поставлю рядом плакатик «Кто забьет мне пенальти — тому четвертак, кто не забьет — с того четвертак мне». И заживу неплохо…»

Он, конечно, шутил, тот вратарь, но многие футболисты даже и не задумываются, когда играют, о времени после футбола. Более того, человеческие амбиции — вещь опасная, особенно таких родов как политические, властные. Но футбольные амбиции тоже довольно вредоносная штука. Кто-то из писателей сказал о своем коллеге — он живет жизнью крупного писателя, не являясь таковым. Так и в футболе. Сколько знаменитых футболистов сломались после ухода из футбола, спиваясь, опускаясь. Но скольких незнаменитых постигла та же участь, еще не подсчитано и не будет подсчитано никогда. Сколько было, да и есть команд мастеров не высшей лиги, а, как раньше, команд мастеров класса «Б», второй лиги? Очень много. Так вот, представьте каждого игрока этих команд — ведь каждый себя считает гением футбола и ведет себя соответственно. Начиная с походочки, подражания мастерам, с первой сигаретки, зажатой как-то не так, чтобы тренер не видел, с одежды, с манеры говорить — ну все в нем выдает великого игрока, только не сама игра. Потом вдруг он оказывается не в команде, а на улице — все, жизнь его сломана. Всю жизнь он будет говорить, что его не поняли, что он был лучшим, поедет еще в два-три клуба, ну, попинает там, мать и жену заставит поверить в свою выдающность, но жизнь-то уже сломана. Беда — человек принял на себя образ, не соответствующий его возможности. Сколько я таких знаю ребят, уже спившихся окончательно, сбомжевавшихся, со своей легендой о том, как его не поставили на игру, а то бы он… и назовет всех виновных. Говорят, что самоубийство Есенина вызвало по всей России около тридцати самоубийств по такому же типу — люди, влюбленные в его гений, зная наизусть его стихи, жили его внутренней жизнью, вернее, имитируя ее, и кончали с собой так же, имитируя его конец. Так и футбол — это такая любимая зараза, что человек никогда не поверит, что он хуже другого. Самый яркий пример — последний чемпионат Европы, сборная России. Торговля перед игрой — за какие деньги играть — для наших игроков бессмысленна, ибо даже если бы им заплатили по миллиону долларов на каждого, скажите, они обыграли бы сборную Германии или Италии? Да нет же! На таком уровне включаются в действие совсем другие силы — очень комплексные, имеющие в основе все же класс, мастерство, характер, даже, простите, я не люблю это, национальную гордость. А что маленькой несчастной Италии, Чехии, Испании и т.д. надрать жопу великой России не слабо, да? Но нашим ребяткам себя сравнивать не с кем. Чемпионат Европы по футболу — это не способ зарабатывания денег, ибо это великое искусство, которое рождается на глазах, на глазах умирает, как судьба, она неповторима, и лишние тысячи долларов здесь не имеют значения даже для суперпрофессионалов, они понимают, что есть вещи — повыше денег. Вот там, в своем клубе, ты играй за деньги, за что хочешь, если тянешь на этом, а в сборной? Здесь другой счет, когда-то его называли гамбургским. Почему, кстати, гамбургским? В пору великих борцов начала века, в пору показательных поединков для заработка они один раз в году собирались почти тайно в Гамбурге на свой турнир, чтобы узнать, кто же сильнейший в мире без показухи… Вот так и чемпионат мира и Европы по футболу — он для тех, кто хочет узнать себе цену по гамбургскому счету…