К. Осипов - Александр Васильевич Суворов

Наступал последний акт драмы. Предпринятый Суворовым сложный маневр, сводившийся к тому, что турок били последовательно, по частям, должен был увенчаться прямым штурмом основных неприятельских позиций. Главное укрепление их состояло из неглубокого рва и земляной насыпи. Однако насыпь эта не была еще готова и высота ее была незначительна. Заметив это, Суворов молниеносно принял решение – одно из тех, которые не предусмотрены никакими теориями и которые рождаются только в мозгу гения, – он решил атаковать турецкие окопы кавалерией.

По его распоряжению, оправившиеся австрийские войска составили вместе с русским отрядом одну общую, несколько вогнутую линию. Каре первой линии были раздвинуты, и в интервалах помещены конные части; остальная часть кавалерии была размещена на флангах.

Под сильнейшим огнем турок атакующие приблизились в таком порядке на 300–400 сажен к ретраншементу. В этот момент из интервалов всей линии вынеслась кавалерия и полным карьером помчалась на неприятеля. В одну минуту всадники пересекли обстреливаемое пространство, перескочили через ров и бруствер и врубились в плотные ряды янычар. Пораженные этой невиданной атакой, защитники траншей растерялись. Это позволило атакующей пехоте почти беспрепятственно добежать до места схватки.

– Ребята, смотрите неприятелю не в глаза, а на грудь, – кричал солдатам Суворов, в течение всего дня присутствовавший в самых опасных местах боя, – туда придется всадить ваши штыки!

Началась жестокая рукопашная сеча. Прорвавшиеся в турецкий тыл казаки и австрийские уланы увеличили смятение потрясенного противника. Ряды турок дрогнули: еще момент – и они, бросая оружие, устремились в бегство. Напрасно останавливал их с кораном в руке великий визирь, напрасно стрелял по беглецам из пушек. Паника была так велика, что не было даже попытки защищать прекрасно устроенные окопы, прикрывавшие переправу через реку Рымник. Единственный мост был запружен повозками. Турки бросились вплавь, но массами тонули в холодных вздувшихся водах Рымника. Тех, кто оставался на берегу, рубила русско-австрийская кавалерия (пехота не участвовала в преследовании, так как не поспевала).

Стотысячная армия великого визиря перестала существовать как боевая сила. Победителям достались 100 знамен, 80 орудий, огромная разнообразная добыча. Потери союзников не превышали тысячи человек.

Над местом боя спустилась тьма. Победители шумно праздновали победу и делили трофеи. Сохранился рассказ, что при дележе захваченных пушек между русскими и австрийцами возникли трения.

– Отдайте австрийцам, – распорядился Суворов. – Мы себе у неприятеля другие достанем, а им где взять?

Однако отношения между союзниками в общем остались хорошими. Австрийцы признавали, что вся честь победы принадлежит русским. Один австриец писал: «Почти невероятно то, что о русских рассказывают: они стоят, как стена, и все должно пасть перед ними». Суворов, со своей стороны, хвалил поведение австрийских войск, особенно выделяя Карачая с его кавалерией.

Рымникское сражение представляет собой одну из самых замечательных страниц русской военной истории и является одним из величайших подвигов Суворова. Что касается тех, чьими руками была завоевана эта победа, – русских солдат, дравшихся против упорного врага один против пяти и неуклонно, как таран, разбивавших все преграды, подавивших самую способность к сопротивлению у пришедших в отчаяние турок, – то этой битвой они доказали, что при умелом руководстве русские вправе называться лучшими в мире солдатами.

Все участвовавшие в сражении войска были награждены. Солдатам, по обычаю, дали грошовую денежную премию и некоторое количество серебряных медалей. Офицеры получили более существенные награды (Суворов трижды представлял списки отличившихся, мотивируя тем, что «где меньше войска, там больше храбрых»). Наградили и самого полководца, на этот раз щедро: он получил титул графа Рымникского, Георгиевский орден 1-й степени и драгоценную шпагу.

Австрия выразила ему свою признательность, возведя в титул графа Священной Римской империи. Не привыкший к подобной оценке своих подвигов, Суворов был просто поражен. «У меня горячка в мозгу, – писал он близким, – да кто и выдержит! Чуть, право, от радости не умер!»

Сторонние наблюдатели, впрочем, гораздо сдержаннее оценивали полученные Суворовым награды (учитывая его заслуги). Так, П. В. Завадовский писал: «Суворов проименован Рымникским, в соравнение Задунайскому. Ты знаешь, как сия река своим течением равняется Дунаю».

Надо отдать должное Потемкину: забыв старые счеты, он сам ходатайствовал о возможно более «знатной» награде. Но в придворных сферах у нового графа нашлись другие враги. Все упорнее пополз шепоток о суворовских странностях и чудачествах; не обходилось, конечно, без преувеличений и при– крашиваний. Все чаще стали с глубокомысленным видом объяснять победы Суворова одной причиной – счастьем. Помилуйте, «авторитеты» не советуют, а этот чудаковатый старик поступает по-своему и добивается успеха! Слепое счастье!..

Косвенным результатом Рымника было взятие без труда русскими войсками Бендер и австрийцами – Белграда; турки изверились в своих силах после двукратного страшного поражения. Кампания 1789 года, в начале которой союзники (особенно австрийцы) терпели крупные неудачи, окончилась для них очень удачно.

Для России создалась возможность заключить на выгодных условиях мир, который был очень нужен истощенной стране. Турция еще больше нуждалась в мире; чтобы облег-, чить ведение переговоров, она беспрекословно выполнила требование об освобождении все еще содержавшегося под стражей русского посланника Булгакова.

Внешнеполитическое положение России осложнилось вследствие предательского поведения Австрии, которая, потерпев, несмотря на огромное численное превосходство, поражение под Журжей, заключила сепаратный мир с Турцией, обязавшись к тому же не пускать русские войска в занятые ею владения (Валахию). Это крайне усложняло стратегическое положение русской армии, вынуждая ее ограничить операции в узком коридоре между морем и Галацем.

Между тем Екатерина понимала, что затянувшаяся война порождает в стране глубокое недовольство, грозящее вызвать кризис всего ее царствования. В первую очередь был заключен мир со Швецией. Это в известной степени облегчало положение. «Ты пишешь, что спокойно спишь с тех пор, что сведал о мире с шведами, – писала Екатерина Потемкину, – на сие тебе скажу, что со мною случилось: мои платья все убавляли от самого 1784 года, а в сии три недели начали узки становиться, так что скоро паки прибавить должно меру, я же гораздо веселее становлюсь».