Глядя в будущее. Автобиография - Буш Джордж

Что касается передовых статей, то большинство откликов было положительным. Питтсбургская "Пост-газзет" приветствовала мое назначение ("…этим назначением [Буша] президент Никсон более чем обеспечил конгрессмена-неудачника. Он также нашел человека заинтересованного, обладающего способностью придать значительность этому важному посту"). Однако "Вашингтон стар" и "Нью-Йорк таймс" оно не понравилось ("…по-видимому, в его послужном списке нет ничего, что давало бы ему право занять эту исключительно важную должность").

Сказанное выше подводит ко второму аргументу в пользу принятия работы, на которую, по мнению скептиков, я не годился. Их сомнения пробудили во мне дух соревнования. Они бросили вызов. И я должен был доказать им, что они ошибаются.

Как и большинство американцев, питавших идеалистические надежды в отношении ООН, когда она создавалась в 1945 году, я к началу 70-х годов сильно изменил свои взгляды. В качестве "последней надежды на мир" ООН была еще одним погасшим огоньком.

Многим американцам было трудно понять, что, даже если ООН и не оправдала их первоначальные ожидания, она еще служит важным целям. Конечно, ООН может быть очень неэффективной, а временами даже контрпродуктивной в политическом отношении. Однако силы ООН по поддержанию мира, начиная с войны в Корее в начале 50-х годов и до событий на Ближнем Востоке в 70-80-х годах, проявили себя очень хорошо. Организационные усилия в области науки, медицины, сельского хозяйства и космической технологии, не говоря уже о ее гуманитарной работе среди беженцев и голодающих, были необходимы и плодотворны.

Тем не менее, когда я в начале марта 1971 года после интенсивных совещаний приступил к обязанностям американского посла в ООН, у меня не было никаких иллюзий в отношении возможностей этой организации, как и моей роли главного представителя США в "стеклянном дворце". Я выступал там как защитник, но не апологет политики моей страны. В конце своего первого полного рабочего дня на этом посту я сказал репортеру газеты "Хьюстон пост" Фреду Бонавите следующее: "Я с разбега налетел на преграду". И я действительно столкнулся… с каменной стеной по имени Яков Малик.

Я помнил Якова Малика как человека с непроницаемым лицом, несгибаемого советского представителя в Совете Безопасности ООН в годы войны в Корее, когда заседания Совета Безопасности регулярно транслировались по телевидению. Малик был одним из видных русских дипломатов начала "холодной войны", и именно он познакомил англоязычный мир с русским словом "нет". Он постоянно использовал право вето великой державы, чтобы заблокировать любую акцию ООН, с которой Советы не были согласны.

Только когда в 1950 году Малик покинул зал заседаний в знак протеста, Генеральная Ассамблея приняла (без вето) резолюцию, которая сделала оборону Республики Кореи международным, а не американским предприятием.

Более 20 лет спустя Малик снова появился в ООН. Он поседел, но внутренне не изменился, что я понял при первой же нашей официальной встрече.

У русских есть особая манера приветствовать новичков, появляющихся на международной арене, кто бы это ни был — президент США или посол. Они испытывают его, иногда преднамеренно провоцируя конфронтацию, чтобы посмотреть, как он отреагирует.

Едва я занял свой кабинет после вручения верительных грамот Генеральному секретарю ООН У Тану, как мой заместитель Кристофер Филлипс доложил, что Малик потребовал специальной встречи послов Большой Четверки: сэра Колина Кроу (Англия), Жана Костюшко-Моризе (Франция), Малика и меня, — чтобы обсудить проблему немедленного вывода израильских войск с арабских территорий, оккупированных в ходе шестидневной войны 1967 года. Этот вопрос уже входил в чрезвычайную повестку дня ООН, но Малик выбрал именно этот момент, чтобы ускорить события.

Не успело заседание начаться, как Малик пустился в разглагольствования, обвиняя Соединенные Штаты в том, что в вопросе о выводе войск они полностью подчиняются приказам Израиля. Я сказал, что эти обвинения смехотворны и не заслуживают развернутого ответа, добавив, что Советы не могут серьезно надеяться на мирное ближневосточное урегулирование, если будут вести дело таким образом.

Это была церемония моего посвящения — своеобразное приветствие Малика: "Добро пожаловать в мир дипломатии".

На протяжении всех лет пребывания послом в ООН на меня как на высшего представителя страны-хозяйки пришлась весьма солидная доза дипломатии советского типа. Малик постоянно висел на телефоне с протестами по поводу того, что американские граждане причиняют неприятности русским или предпринимают против них враждебные действия.

Даже когда жалобы были обоснованны, русские имели обыкновение бросать нам слишком серьезные обвинения.

Вспоминается один неприятный эпизод, когда была обстреляна квартира, расположенная в советском представительстве. Я обедал с бельгийцами, когда раздался звонок из нашей миссии и мне доложили о том, что случилось. Вместе с нашим экспертом по СССР Диком Кумсом я тут же прибыл на место происшествия. Нас встретил один из сотрудников КГБ. Он быстро доставил нас на 11-й этаж и провел в комнату, где продемонстрировал причиненный ущерб. Было разбито окно; пуля, поцарапав холодильник, вошла в стену. Опытный нью-йоркский полицейский тщательно обследовал пулевое отверстие в стене.

Затем, показав мне объятую ужасом семью, которая жила в той квартире, человек, занимавшийся этим делом (это, конечно, был не Малик, а кто-то, стоявший ниже по должности), набросился на меня с обвинениями, утверждая, что здесь преднамеренная провокация, которая, вероятно, не могла состояться без нашего соучастия.

К тому времени я уже усвоил обычную практику контрнападения в ответ на оскорбительные советские обвинения. "Это неправда, и вы это знаете", — сказал я. Однако он этого, по-видимому, не знал, поскольку в России такие "инциденты" не происходят без того, чтобы об этом не знало правительство. Затем, указав на инспектора, обследовавшего отдельные участки стены, я добавил: "Вы видите этого офицера? Это лучший в Америке эксперт по баллистике. Мы пригласили его расследовать ваше дело, поскольку намерены выяснить, кто это совершил, и вне зависимости от того, кто им окажется, привлечь его к ответственности".

По-видимому, это успокоило русского. Мои слова были, очевидно, приятны и нью-йоркскому следователю, которого я видел в первый раз в жизни.

Главное же было не в этом, а в том, что дело взяла в свои руки нью-йоркская полиция. Вскоре после этого был арестован владелец ружья, из которого был произведен выстрел. Им оказался член "Лиги защиты евреев". Ему предъявили обвинение. Суд его оправдал, но "Лига защиты евреев" отличалась еще не раз применением насилия во время моей службы в ООН. Я относился с сочувствием к их делу — протесту против преследования советских евреев, но я дал ясно понять лидеру "Лиги защиты евреев" Мейру Кахане, что, на мой взгляд, они добиваются своей цели не очень правильными методами.

Однажды Кахане появился в миссии США в ООН с просьбой о встрече со мной. Я уже собирался отправиться в здание ООН. Некоторые из моих сотрудников, обратив мое внимание на то, что Кахане является главным организатором разных сенсационных скандалов, предложили мне воспользоваться черным ходом. Я отказался.

Когда я приближался к главному входу, Кахане, ждавший в приемной, встал и перегородил мне дорогу.

— Почему вы не захотели поговорить со мной? — спросил он. — Ведь я хотел только побеседовать.

— Потому что я видел вашу манеру беседовать — эти выстрелы по советскому представительству, — сказал я, выходя на улицу, — и я не поддерживаю ваших актов группового насилия, равно как и насилия по отношению к евреям со стороны арабских террористов.