Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917 - Юрий Владимирович Макаров
– Дозвольте в Измайловский, – заявляет какой-нибудь армяк.
– Зачем тебе?
– Брат там у меня в третьей роте. Очень хвалит.
На груди армяка появляется тройка, и одним измайловцем становится больше.
Несмотря на то что все новобранцы знают, что в кавалерии служить труднее, а главное, дольше, чем в пехоте, есть такие, которые не могут устоять перед блеском формы и просятся в конницу. Послать в деревню свой портрет в бобровой шапке с султаном, в красной венгерке, в белом ментике и с саблей – слишком большое искушение. Наивные молодые люди еще не знают, что можно иметь отличный портрет на коне и за все время службы ни разу не подходить к лошади. В районе расположения всех пехотных полков имеются отличные фотографии, где снимается только голова, а все остальное уже готово. Сидит лейб-егерь в своей собственной форме в мундире с лацканом и в кивере. Все это в красках. Лицо розовое, мундир черный, лацкан зеленый и т. д. В правой руке он держит обнаженный пехотный тесак, выкрашенный в серебряную краску. А под егерем конь, масть по выбору. У коня все четыре ноги на воздухе, серебряные подковы и в каждой подкове золотые гвоздики. На паспарту золотой вязью написано: «В память моей военной службы». Такое изображение стоит полтора целковых.
Группа начальства медленно подвигается по фронту. Там, где она прошла, остается пустое место, и только на земле стоят сундучки. Первая линия почти кончена. Подходят к рыжему здоровому верзиле, который, смущенно улыбаясь, говорит густым басом:
– Желаю в гусары.
Общее веселье.
– Чего тебе там делать? – говорит корпусный.
– Форма уж больно хороша!
– Ты в гусарах всех лошадей поломаешь! А форму я тебе дам не хуже.
И на груди верзилы рисуется подчеркнутая тройка. «Кирасирский!» – орет преображенец, и любитель красивых форм пропадает среди высоких людей в касках и палашах.
После семи часов разбивающие и разбиваемые начинают заметно уставать. Последние ряды проходят быстро, руководствуясь, главным образом, тем, в какую часть сколько еще нужно додать. К восьми часам разбивка кончена. Разбирают сундуки, начальство уезжает, и партии с унтер-офицерами по бокам и с хором музыки впереди под воинственный марш расходятся по своим казармам, а иногородние по вокзалам.
Но и это еще не конец. В тот же вечер у полковой канцелярии новобранцы разбиваются по ротам, из которых каждая также имеет свой тип. И только поздно вечером, уставшие и обалдевшие от новых впечатлений, молодые гвардейцы садятся за ужин и укладываются спать, с тем чтобы на другой день в пять часов утра сходить в баню и, облачившись во все казенное, начать службу царю и отечеству.
Главный караул в Зимнем дворце во время «Высочайшего отсутствия»
Караульная служба в Зимнем дворце неслась различно, в то время, когда царь там жил и когда не жил. Когда я служил в полку, император Николай II уже безвыездно проживал в Царском Селе, почему и караулы в главном петербургском дворце отправлялись неизменно во время «отсутствия».
Все пехотные полки Петербургского гарнизона (раз или два в год туда включались и военные училища) несли этот караул по очереди, так что почти всегда мы сменяли преображенцев, нас сменяли измайловцы, их егеря и т. д. Каждому полку приходилось бывать в карауле в Зимнем дворце средним числом раз в 10 дней.
От полка, занимавшего главный караул, назначался «дежурный по караулам» – полковник, и «рунд» – капитан или штабс-капитан.
В те дни, когда очередь падала на нас, вся верхняя половина первой страницы полкового приказа пестрела офицерскими фамилиями. Изображалось это приблизительно так:
«…Наряд в караулы от лейб-гвардии Семеновского полка:
Дежурный по караулам 1-го отделения города Санкт-Петербурга полковник Левстрем, рунд – штабс-капитан Сиверс.
На главный караул от полковой учебной команды при начальнике команды штабс-капитане Поливанове, при младших офицерах подпоручике Макарове и подпоручике Коновалове.
В Аничков дворец – караул от полковой учебной команды при подпоручике Ильине.
В Государственный банк караул от Е. В. роты при подпоручике Иванове-Дивове.
Дежурный по полку штабс-капитан Пронин II,
Помощник: подпоручик Кавелин.
Полковой караул от Е. В. роты».
Учебная команда была полковой школы, которую нужно было пройти, чтобы быть произведенным в унтер-офицеры. Роты посылали туда, по окончании смотра молодых солдат, самых развитых, самых способных и самых ловких своих людей – одним словом, весь свой цвет. Учили там, кроме стрелкового дела, уставов, строя и гимнастики, множеству всяких наук. Топографии, гигиене, русскому языку, русской истории, военной истории, главным образом полковой, географии, русской и европейской… Ученик учебной команды не мог не знать, с кем у России общие границы, какой главный город Германии и сколько населения во Франции. Одним словом, это была смесь военного училища с народным университетом.
Учебная команда ходила в караулы обыкновенно три раза в год. И офицерами, и солдатами это хождение справедливо рассматривалось как практическое обучение караульной службе, а потому все «драили» вовсю. Тоненькая книжка в клеенчатой черной обложке, «Устав гарнизонной службы», была в карманах не только у офицеров, но и у унтеров… В караул брали не меньше трех экземпляров, один для офицеров и два на солдатское караульное помещение.
Сейчас, после 34 лет, записываю эти воспоминания в служебные часы на аргентинском почтамте в Буэнос-Айресе, и у меня под рукой этой драгоценной книжки нет. Поэтому, возможно, что я что-нибудь и напутаю, но очень надеюсь, что немного.
Утром в день караула занятий в учебной команде не производилось. Ничего «репетить» не разрешалось, дабы не утомлять людей. Все утро было посвящено приведению себя в блестящий вид. Шло усиленное мытье и бритье, чистка сапог, медных блях, побелка поясов и т. д. Мундиры и шинели в караул выдавались 2-го срока, отпускные.
Между девятью и десятью в команду приходят младшие офицеры. Для появления их был свой порядок. Первым входил самый младший, принимал рапорт дежурного и здоровался. Когда входил следующий по старшинству, пришедший раньше командовал: «Смирно!», и дежурный ему рапортовал и т. д. Когда младший появлялся в роте после того, как старший уже пришел, никаких внешних знаков внимания ему не оказывалось, и из гробового молчания, которым сопровождалось его появление, он мог убедиться, что он опоздал.
Ильин, Коновалов и я были самыми близкими друзьями и вместе нанимали на Рузовской улице квартиру, где иногда бывало очень весело. Вставали, пили чай и уходили в команду мы всегда вместе. Но я был старше Ильина на один год, а Коновалова на два, и
