Сергей Мацапура - Товарищ сержант

Из личного опыта могу добавить: колеблющаяся броневая крышка много раз защищала меня от пуль и осколков и лишь однажды пропустила несколько очень мелких осколков, попавших мне в кисть левой руки. Все эти случаи еще раз подтверждают известную истину: боевой опыт вообще, опыт механика-водителя в частности, складывается из многих мелочей. Пренебрежешь хоть одной — подставишь под удар весь экипаж.

Мы вышли в назначенный район западнее Иновроцлава. Здесь была загородная вилла какого-то важного гитлеровца. Красивый кирпичный двухэтажный дом с мезонином, каменный, с железной решеткой забор, за которым гараж и другие хозяйственные постройки. Вокруг сады, перемежающиеся широкими аллеями кленов, вязов и тополей.

Вилла расположена как раз между двух шоссейных дорог, идущих из Иновроцлава. От одной дороги к другой тянется широкий и глубокий противотанковый ров Он прикрывает нас с запада, но вместе с тем лишает и возможности отойти, если будет нужда.

Командир роты старший лейтенант Аматуни отлично использовал все тактические выгоды этой местности. Танки он распределил так: машину Михеева поставил в засаду на правой дороге, машину Пилипенко — на левой. Машины Погорелова и Матвеева составили подвижный резерв и должны были курсировать между дорогами.

Прежде всего мы, механики-водители, осмотрели танки, проверили ходовую часть. У машины Володи Пермякова слетела гусеница. Натянули. У моей — хлябает правая гусеница, при резком повороте может соскочить. Проушины в траках выработались, «пальцы», их соединяющие, тоже. Попробовали снять пару траков, натянули гусеницу — получилась как струна. Скверно. При сильном ударе может лопнуть. Чтобы отрегулировать нужный провис гусеницы, надо менять несколько траков подряд. Дело долгое, а бой может грянуть с минуты на минуту.

Читатель спросит: почему я не сделал этого заранее, до начала наступления? Сделал, но только на одной левой гусенице. А правая была тогда в порядке. Но с 15 января, за шесть суток наступления, машина прошла около 300 километров. Это если считать строго по прямой. Однако кроме прямой были многочисленные кривые обходов и охватов и другого рода передвижения. Не прошли для моей машины бесследно и совершенные тараны.

Был уже пятый час утра, когда на востоке за Иновроцлавом, а также южнее и севернее города загремела канонада. Главные силы нашего корпуса перешли в наступление.

Еще не рассвело, а с дозорных, машин поступило сообщение: колонна противника выдвигается из города на запад. Значит, начинают тикать. Вывели мы танки на боевые позиции. Первым показался бронетранспортер, за ним штук десять легковых машин. Шли с зажженными фарами. Видимо, фашистское начальство. Подпустили их метров на четыреста, расстреляли, не выезжая из укрытий. Потом по второй дороге двинулись из города большие, крытые брезентом грузовики. Тоже далеко не прошли. На обеих дорогах образовались пробки из подбитых машин. Они ярко горели, освещая ближайшие окрестности.

Утром фашисты поперли из города лавиной — пехота в колоннах и пехота на грузовиках, конные обозы, артиллерия, масса легковых машин. Тут уж нам пришлось поработать и пушками, и пулеметами, и гусеницами. Может, и удалось бы какой-то части этих войск прорваться на запад, но к нам подошел весь 3-й батальон во главе с майором Кульбякиным, танки других батальонов, подразделения мотострелков 34-й гвардейской стрелковой бригады. Противник был зажат на поле между двух больших дорог и почти полностью истреблен или пленен.

Бой закончился во второй половине дня. Майор Кульбякин тотчас приказал командиру роты вернуться с четырьмя нашими машинами в Иновроцлав.

— Отдыхайте, отсыпайтесь, — добавил он. — И составьте список ваших бойцов и командиров для представления к наградам.

Родина высоко оценила действия 49-й гвардейской танковой бригады в ходе беев за Иновроцлав. Звания Героя Советского Союза были удостоены командир 3-го батальона майор Алексей Николаевич Кульбякин, командир нашей роты старший лейтенант Ашот Апетович Аматуни, командир взвода лейтенант Семен Алексеевич Погорелов, командиры машин младшие лейтенанты Олег Петрович Матвеев, Павел Антонович Михеев и Яков Павлович Пилипенко, механики-водители старшие сержанты Ншан Авакович Дарбинян, Владимир Васильевич Пермяков, сержант Николай Фомич Шиндиков и я, тогда старшина.

Таким образом, не считая комбата и командира роты, высшей правительственной наградой были отмечены сразу восемь человек из одного танкового взвода. Кроме того, этим же Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 февраля 1945 года звание Героя Советского Союза присваивалось и другим нашим боевым товарищам, в том числе старшему лейтенанту Виктору Владимировичу Бенке и старшине Виктору Изотовичу Лозовскому. Награждены орденами и медалями были и многие другие члены экипажей роты, а также десантники.

Но вернусь к Иновроцлаву. Комбат, посылая нас отдыхать, предупредил, что город еще не полностью очищен от противника, что в нем прячутся по домам отдельные группы гитлеровцев. В большинстве это были офицеры и солдаты специальных частей абвера, то есть военной разведки. В такие части, наподобие полка «Бранденбург», зачислялись отъявленные головорезы, хорошо подготовленные для шпионско-диверсионной работы. Попав в окружение в Иновроцлаве, они в плен не сдавались, жестоко расправляясь с местными жителями — поляками, которые пытались сообщить о них воинам Красной Армии. Мне довелось стать свидетелем такого случая.

Поставили мы машины на одной из улиц Иновроцлава. От усталости и бессонницы ноги подкашивались, глаза слипались. А впереди уйма работы. Во-первых, надо заправить машины горючим, во-вторых, поменять траки и перетянуть гусеницу. Решили пока что перекусить, взяли сухой паек, пошли к ближайшему дому. Он был четырехэтажный, с несколькими подъездами. Сверху доносились автоматные очереди и отдельные выстрелы.

Шли мы вчетвером — Аматуни, Погорелов, Пермяков и я. Входим в подъезд. На лестнице между первым и вторым этажами убитая выстрелом в затылок женщина. Подымаемся выше. За дверью квартиры глухой выстрел. Дверь тут же отворилась, на площадку с парабеллумом в руке вышел гитлеровский офицер. Аматуни и Пермяков подымались по лестнице впереди нас. Кто-то из них застрелил офицера. Навстречу с чердака спускается автоматчик, толкая стволом пленного фашиста.

— Целая куча гадов там сидела, — сказал он нам на ходу.

Входим в открытую дверь квартиры, из которой выскочил гитлеровец, слышим плач. В комнате на полу в обмороке молодая женщина. Рядом старая женщина, на руках у нее окровавленная девочка трех-четырех лет. Старуха плачет, что-то быстро говорит нам по-польски. Потом, узнав, что мы советские танкисты, переходит на ломаный русский. Не помню подробностей ее рассказа, не до того нам было. Надо срочно перевязать девочку. Фашистский садист прострелил ей бок и ножку. Сделали перевязку, кое-как остановили кровь, вызвали наших медиков. Девочка осталась жива. Не знаю уж, как ей двадцать пять лет спустя удалось разыскать меня в Москве. Однажды пригласили меня в общество советско-польской Дружбы. Пришел. Народу много. В зале польские туристы и студенты, обучающиеся в Москве. На трибуну вышла молодая полька. Рассказала, как 21 января 1945 года в нее, тогда малого ребенка, стрелял фашист, как спасли ее советские танкисты, один из которых сидит в этом зале. Потом попросили меня на трибуну. Я рассказал, что помнил. С этой группой туристов я ездил по Москве, выступали мы перед разными аудиториями, а реакция одна: женщины плачут, мужчины сжимают кулаки. И действительно, эпизод как будто незначительный, но звериный облик фашизма раскрывается в нем полностью.