Лев Хургес - Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка

Главный приемщик самолета Я. Хорват категорически возражал против этого (конечно, не из соображений безопасности, которая ни у кого не вызывала сомнений), и, так как его не послушали, демонстративно, в знак протеста, отказался в этом участвовать, несмотря на то что до этого всегда летал, начиная с первого отрыва «Максима Горького» от земли. Хотя моей помощи в подготовке к юбилею дома и не требовалось (с этим вполне успешно справлялись мать и сестра), я все же под этим предлогом отпросился у Михеева на 18 мая. Да и моя аппаратура в тот день не должна была работать. Михеев не возражал, но предложил мне найти себе замену из работников ЦАГИ, имевших допуск на самолет (справедливо полагая, что наличие посторонних на самолете, среди которых могли быть и радиолюбители, может привести к пропаже дефицитных радиоламп из нашей аппаратуры). Я отправился на поиски и встретил инженера БОС (Бюро оборудования самолетов) В. П. Бунина, который охотно согласился отлетать за меня на «Максиме» 18 мая. В результате я остался жив, а погиб – вместо меня! – Бунин, не имевший отношения к экипажу. Другой наш радист К. В. Байдун также не принял участия в роковом полете: он жил далеко за городом и опоздал на электричку.

Как я уже говорил, моей помощи дома не требовалось и я, конечно, не стал бы пропускать такое событие, как полет на «Максиме», но на это у меня была особая причина, и ею была студентка нашего института – Зоя Р., которую я уже давно обещал «покатать» на самолете. Поскольку добиться для нее места на «Максиме Горьком» (к счастью для меня и для нее) оказалось невозможно, то, отпросившись у Михеева, я тут же договорился с командиром АНТ-14 В. И. Чулковым, который также 18 мая с самого утра катал над Москвой пассажиров, что он возьмет с собой на один рейс Зою. Женщины всегда имеют свойство опаздывать, и Зоя не была исключением. И когда мы с ней оказались на аэродроме, оба самолета были уже в воздухе. «Максим», как всегда, сопровождали два истребителя, а Р-5 с кинооператором летел поодаль. Самолет уже сделал один круг над Москвой и шел по направлению к аэродрому со стороны Покровского-Стрешнева. Наблюдая за «Максимом», я вдруг заметил, что внезапно исчез один из истребителей, левый по ходу самолета. До аэродрома оставалось метров восемьсот, и гул его моторов был слышен очень отчетливо.

Не успел я удивиться исчезновению истребителя, как в середине левой плоскости «Максима» появилось белое облако, а затем оттуда начали сыпаться крупные куски. Зоя закричала: «Смотри, Лева, он кидает листовки!», а я сразу понял, что случилось что-то страшное, и в ответ только выругался, не понимая, что делаю. Через несколько секунд замолкли сразу все восемь моторов (видимо, пилот рванул аварийный выключатель зажигания моторов), и он сразу завис в воздухе. Пробыв в этом положении несколько секунд, самолет стал медленно крениться на нос и через некоторое время рухнул вниз. Не помню точно, что раньше отвалилось – «раненое» крыло или хвост, но почему-то кажется, что именно хвост. Отчетливо были видны фигурки людей, выпадавших из самолета. Затем глухой удар о землю – и конец! Самолет упал в густонаселенном районе поселка «Сокол», повредив край дома, в котором, к счастью, в это время никого не было. Удивительно, что, несмотря на шесть тонн бензина в баках самолета около, во время падения не случился пожар. Лишь впоследствии, при тщательном осмотре, обнаружили отсутствие аварийных топоров на щите инструмента, а в бензобаках имелись явные следы того, что баки прорубили этими топорами, и можно предположить, что бортмеханики самолета, за несколько секунд до неизбежной гибели, геройски исполнили свой последний долг. В прорубленные в баках отверстия до момента удара самолета о землю бензин успел вытечь, что и предотвратило неизбежные пожары, а возможно и смерть многих людей, проживавших в районе катастрофы. Погибли все находившиеся в самолете, в том числе дети, которых взяли с собой «покататься» любящие родители.

Первым, конечно, погиб сам воздушный хулиган – Н. Благин. Он решил показать фокус и сделать «мертвую петлю» вокруг крыла «Максима Горького» и на выходе из нее был затянут воздушной струей левого среднего мотора. Эта петля оказалась мертвой не только для самого Благина, но и для всех находившихся в самолете. Лучшие пилоты и механики ГВФ, виднейшие специалисты ЦАГИ и их маленькие дети стали жертвами этого преступного хулиганства.

Интересна судьба киноленты о последнем полете «Максима Горького». В момент катастрофы пилот Р-5 Рыбушкин переводит в пике свой самолет вслед за падающим «Максимом» и кричит оператору: «Снимай!». Тот, видя вблизи такое кошмарное зрелище, решил, что по вине пилота они тоже гибнут, и, вместо того чтобы крутить ручку кинокамеры, вцепился сзади в горло пилота. Здоровенному Рыбушкину ничего не оставалось, как оглушить ударом растерявшегося оператора и, выровняв самолет, пойти на посадку. Так были утрачены драгоценнейшие кадры гибели этого крупнейшего в мире сухопутного самолета, чрезвычайно нужные не только для истории, но и для наших авиаконструкторов[91].

После катастрофы мы с Зоей почему-то побежали к месту падения самолета, но оно уже было оцеплено милицией, и туда никого не пускали. Я был настолько ошеломлен случившимся, что забыл обо всем на свете, но женщина остается женщиной, и когда мы отдышались, Зоя спросила, а знает ли моя мама о том, что я не должен был сегодня лететь на «Максиме Горьком»? Тут я с ужасом вспомнил, что забыл предупредить ее об этом. Бежим к ближайшему телефону-автомату, потому что мама может в любую минуту узнать о катастрофе, а ведь она уверена, что я уехал на полет.

Звоню домой, но как ей об этом сказать? А вдруг об этой катастрофе официально не будет сообщено? Ведь у нас всякое бывает. К телефону подходит мать и, судя по голосу, еще ничего не знает. Быстро говорю ей: «Мама, что бы тебе ни говорили, знай, что я жив, здоров и скоро приеду домой» – и вешаю трубку. Зоя возмутилась, вырвала у меня трубку, еще раз позвонила и рассказала матери все, что случилось. И правильно сделала, потому что весть о катастрофе через полчаса распространилась по всей Москве, а мой взбалмошный звонок, без дополнительного Зоиного, был бы для матери лишним доказательством того, что со мной случилось что-то ужасное.

Вот так в день моего 25-летия вместо веселого праздника мне пришлось пережить одну из самых страшных трагедий в своей жизни. До сих пор при воспоминании об этом перед глазами мелькают фигурки людей, падающих из рассыпающегося на части самолета, на котором я сам должен был лететь и не полетел по чистой случайности. Катастрофа не была засекречена. Погибшие люди, особенно герои-механики и летчики, вполне заслужили почетные похороны, организованные ЦК партии и советским правительством. Гробы и урны с прахом поместили в Колонный зал Дома Союзов. Почетный караул несли руководители партии и правительства (в частности Джугашвили, Орджоникидзе, Молотов и Каганович, которые сменили стоявших до этого в почетном карауле трех работников эскадрильи и меня. На «мое» место встал Орджоникидзе), виднейшие советские авиаторы и авиаконструкторы. После воздания воинских почестей, сопровождаемые эскадрильями самолетов в воздухе, все жертвы катастрофы (в том числе и Благин) были похоронены на Новодевичьем кладбище в Москве.