Михаил Пазин - Романы Романовых

Вскоре Виллим Монс стал фаворитом Екатерины. Петр ни о чем не догадывался. Молодой красавец как мог старался воспользоваться ситуацией: он жаждал денег, денег и только денег. Когда выпал случай, он отправился с Петром и Екатериной за границу и так ловко устроил все царские дела, что император издал специальный указ о том, чтобы «Монс употреблен был в дворовой нашей службе при любезнейшей нашей супруге». Таким образом, Петр сам пустил козла в огород. Благодаря протекции самого государя Монс принялся управлять селами и деревнями, принадлежащими Екатерине, устраивать празднества и увеселения, до которых императрица была охотница, и в конце концов из секретарского кабинета начал двигаться в царскую спальню. Виллим Монс докладывал Екатерине обо всех делах и новостях, вел всю корреспонденцию, заведовал ее собственной казной и «находился при Катеринушке неотступно». Он мечтал только об одном – как бы стать «заместителем царя» и на постельном поприще.

Ввиду частых отлучек «старика» Петра Монс всячески развлекал Екатерину и наконец был всемилостивейше допущен в ее спальню. Симпатии были взаимными – Екатерину тянуло к молодому, веселому и ловкому камергеру, а ему было нужно положение при дворе. В общем, оба были довольны.

Придворные, быстро смекнув в чем дело, начали искать расположения фаворита Екатерины. Так баловень судьбы мгновенно превратился в богатого и влиятельного человека, владельца огромного количества имений и решил уже, что поймал удачу за хвост. Активность Монса быстро возросла – он начал вмешиваться в дела правительства и суда, а так как ничего в этом не понимал, то только пытался урвать очередную взятку. Такая деятельность екатерининского секретаря бросала тень не только на императрицу, но и на самого царя. Но близко стоявшие к трону люди решительно «оберегали» Петра от правды по поводу его «заместителя»; им было выгодно пользоваться услугами фаворита Екатерины. Так, Меншиков, попавший в 1722–1723 годах в немилость к Петру из-за превышения власти и неуемной страсти к государственной собственности, спасся только благодаря заступничеству Монса и Екатерины. Светлейшему князю тогда грозили отнюдь не побои царя, любившего пройтись по Алексашкиной спине своей знаменитой палкой, а чуть ли не смертная казнь. Император тогда простил Алексашку благодаря настойчивой просьбе жены и ее секретаря, которому, правда, Меншиков предварительно дал многотысячную взятку.

Заведуя Вотчинной канцелярией, то есть ведомством, которое в наше время назвали бы Госкомимуществом, Виллим Монс брал огромные взятки с заинтересованных лиц. Делал он это с помощью своей сестрицы Матрены Иоганновны, которая находила ему «нужных» людей. Монс никому не отказывал, благодаря чему получил репутацию благожелательного человека. Чем более росло благорасположение Екатерины к камергеру, тем более расширялось могущество Виллима Монса. Чтобы понять, какого влияния достиг Виллим Монс, скажем, что к нему за помощью обращалась даже царица Прасковья, вдова умершего соправителя Петра Ивана V. А ведь она была с Петром накоротке! Екатерининского фаворита осыпали подношениями, перед ним заискивали.

Однако стремительный взлет Виллима Монса вызвал приступ зависти у его недоброжелателей – ишь ты, выскочка какой нашелся! Пора открыть глаза на все происходящее Петру Алексеевичу… И на свет появился анонимный донос, адресованный Петру I. Неизвестный писал, что Монс задумал отравить государя, чтобы самому править вместе с Екатериной. Конечно, это была чушь – так далеко планы Монса не простирались; ему бы карманы себе набивать, не более. И Петр, конечно, не поверил в версию о покушении на свою персону, однако намек на любовную связь его обожаемой Катеринушки с Монсом он принял близко к сердцу. Государь пришел в ярость. Он приказал схватить секретаря и нещадно его пытать. Это случилось в ноябре 1724 года.

Когда Монса арестовали, многие из тех, кто привык действовать в своих интересах через любовника императрицы, ждали неминуемой расправы. Дознание по делу Монса производил лично руководитель Тайной канцелярии П. Толстой. Арестованный, едва увидев орудия пыток, чуть не грохнулся в обморок и тут же признался во всем, в чем его обвиняли. Этот лощеный красавец, так заботившийся о своей внешности и не выносивший боли, при виде дыбы и раскаленных щипцов мог оговорить себя и кого угодно. Поэтому ему не поверили, но когда нашлись интимные письма Монса к Екатерине, Петр просто взбесился. Намерения отравить царя, как Петр и думал, не было и в помине, но постельные эскапады Монса с Екатериной разъярили Петра, и можно только догадываться, что творилось с ним в эти дни, зная его склонность к необузданному гневу и нетерпимость даже к малейшему намеку на нарушение его чести! Приступы царского гнева были опасны для всех, кто попадался ему на пути. Однажды, ослепленный бешенством, он чуть не убил собственных дочерей, Елизавету и Анну. Рассказывали, что лицо царя то и дело сводила судорога, иногда он доставал свой охотничий нож и в присутствии дочерей загонял его в стол и стену, топал ногами и размахивал руками. Уходя от них, он так хлопнул дверью, что она разлетелась в щепки. Мы уже писали в предыдущей главе, что Петр был подвержен приступам необузданной ярости, которые могла гасить только Екатерина. Когда окружающие замечали искривившийся рот царя – предвестник гнева, они сразу же посылали за ней. Она клала голову Петра к себе на колени, гладила ее, и он засыпал. Однако на этот раз успокаивать царя было некому – именно Екатерина, единственная, кто мог справиться с его гневом, оказалась его причиной!

Закономерно, что Петр позволял себе нарушать супружескую верность, но не считал, что точно таким же правом обладает и Екатерина. Но хуже измены было другое: единственный близкий человек предал его! Он потребовал от своей «верной» женушки объяснений. Тут-то и произошла сцена, описанная нами в начале, – царица на коленях вымаливала у Петра прощения. Зная Петра как никто другой, она могла ожидать от него чего угодно – даже казни за прелюбодеяние! Ей уже мерещилась отрубленная голова Машки Гамильтон, валяющаяся в грязи. Однако Петр сумел укротить свой гнев и не стал жестоко наказывать Екатерину – все-таки она была его женой и матерью его детей. Ни в Бога, перед которым Екатерина была после коронации ответственна, ни в черта, Петр, конечно же, не верил. Не нужно было предавать дело огласке и из политических соображений, чтобы не стать посмешищем в глазах всех царствующих домов Европы. Главная вина Монса так глубоко поразила царя, что на все остальные проступки арестанта он взглянул только как на официальный предлог к осуждению. Преследовать же взяткодателей показалось ему мелким.