Виктор Розов - Удивление перед жизнью. Воспоминания
Когда после сорокалетнего перерыва открыли Кремль для всеобщего обозрения, я, уже совсем взрослый человек, вместе со своими друзьями кинулся скорей посмотреть царь-пушку и царь-колокол. Мы стояли у этих громадных игрушек, и Григорий Нерсесович Бояджиев, улыбаясь, сказал:
– Мы с вами, Виктор Сергеевич, удовлетворяем свое нереализованное детское любопытство.
И первое мое впечатление от Парижа было объяснимо моим волнением. Процесс насыщения, так сказать, помешал мне распробовать вкус пищи. Я глотал Париж громадными кусками, не жуя.
Мы стояли на ступенях церкви святой Мадлены. Катаев размахивал руками и объяснял, что именно вот на этом месте, где мы стоим, остановился Жорж Дюруа в конце романа, когда после венчания вышел из церкви и перед ним там, впереди, была мечта его жизни – палата депутатов.
– Вон она, видите? Справа морское министерство. Вот это не очень высокое, но изящное… слева…
Я не видел палаты депутатов, здания министерства, еле слышал восторженный, захлебывающийся голос Катаева. В голове моей стучала только одна мысль: «Вот я здесь, на ступенях церкви святой Мадлены, где стоял Жорж Дюруа… вот передо мной палата депутатов, улицы Парижа, здания министерств…»
И это поглотившее меня ощущение присутствия затмило все остальное. В следующий свой приезд я увидел и палату депутатов, и церковь святой Мадлены, и Эйфелеву башню, и все, что я фактически не видел в тот день, хотя и стоял рядом.
Переночевали в Париже и на другой день в десять часов утра с аэродрома Орли вылетели в Нью-Йорк.
В каком-то номере журнала «Здоровье» я прочитал статью об инфарктах, отчего они бывают. И мудрый автор одной из важных причин, способствующих их возникновению, назвал путешествия.
Не верьте, друзья. Наоборот, путешествия укрепляют здоровье, очищают сосуды от накопившейся дряни, меняют состав крови в лучшую сторону. Лечащий меня тридцать лет врач Анна Наумовна Голодец, когда я начинаю жаловаться на всякие свои недомогания в области сердца, неизменно советует:
– Поезжайте-ка вы куда-нибудь, засиделись.
Я еду и очищаю организм. Прекрасное лекарство! Неподвижность – большое зло.
«В движенье мельник жизнь ведет, в движенье…»
Перелет через Атлантический океан не был интересным. Только сам факт, что впервые летишь над знаменитым океаном, тешил душу. Куда интереснее ездить в поезде. Думаю, что раньше, когда ездили на лошадях, было еще интереснее, – почитайте хотя бы Карамзина «Письма русского путешественника». А нам кажется: сколько тогда люди теряли времени на переезды! Еще маленькое пояснение.
Если какой-нибудь придирчивый и многоопытный человек упрекнет меня в наивности и некоторой восторженности, то я прошу его извинить меня. Это тоже черта моего характера. К этому следует еще добавить, что поездки в другие страны долгое время были явлением сверхисключительным. И необходимо принять в расчет мою долгую бедную жизнь. До тридцати шести лет! А тут! Как в сказке Андерсена: «Весь мир и пара коньков в придачу».
Из Нью-Йорка мы сразу же перелетели в Вашингтон, и если учесть смещение времени, то сутки продолжались тридцать один час. Это требует напряжения. Тем более что нас сразу же повезли в Госдепартамент для обсуждения программы путешествия. И только через тридцать пять часов удалось лечь спать.
Условия
В Соединенные Штаты мы ехали по соглашению, заключенному нашими странами об обмене учеными, деятелями искусства, литературы и т. д. Все расходы, связанные с пребыванием делегаций, берет на себя принимающая страна, только оплата проезда в обе стороны падает на страну отправляющую, и так как каждая сторона, как говорится, хочет показать товар лицом, она создает наиприятнейшие условия пребывания на своей территории.
Я не вижу ничего дурного в том, что хозяева, будь это мы или они, хотят попотчевать гостей самым лучшим образом, показать все самое интересное и не тащат в темные, грязные углы, которые всегда найдутся в любом доме. Часто я себя ловлю на этом ощущении роли гостеприимного хозяина, когда ко мне приезжают люди из других стран, да и не только из других. Для моих друзей, которые приходят ко мне минимум раз в неделю, а то и чаще, и для них я спешу в магазин купить бутылочку и что-нибудь вкусненькое, а жена понаряднее убирает комнаты. Мне, как хозяину, хочется, чтобы мой дом понравился. Я вожу заморских гостей по музеям, театрам, показываю Москву с Ленинских гор, осматриваю с ними Кремль, Новодевичий монастырь, Загорск и Андрониевский монастырь. Не буду же я таскать их по задворкам. Я не стесняюсь этих темных углов, нет, и если мои гости захотят в них заглянуть – пожалуйста, но самому тащить их в какую-нибудь грязную забегаловку я считаю просто неудобным.
Беда в другом. Чаще всего в подобную «пытку роскошью» вмешивается обыкновенная показуха, обман, желание выдать одну сторону жизни за всю жизнь. Это, конечно, глупо. Подобным образом можно надуть только ребенка.
…Проснулся я уже по американскому времени в семь утра и почувствовал, что отдохнул. Лежу с открытыми глазами и думаю: я в Америке, в Вашингтоне, столице Соединенных Штатов.
Какое странное это было чувство. Оказывается, то же самое испытывал и такой маститый и обдутый всеми ветрами человек, как Валентин Петрович. Однажды он мне сказал: «Виктор Сергеевич, у вас нет такого чувства, что вы Хлестаков? Что нас с вами сейчас схватят, посадят в кутузку, а потом отправят обратно и скажут: “Это не те”?»
Вашингтон
Нет, я не буду сейчас писать про Вашингтон. Зачем мне порядок? Я же не отчет составляю. Начну сразу с главного, с сердцевины, с Нью-Йорка.
Сколько бы ни говорили сами американцы, что Нью-Йорк – это не Америка, что это город не типичный, из ряда вон, я скажу: ничего подобного. Нью-Йорк самый типичный город Америки. Нью-Йорк самая что ни на есть Америка, и все в Америке, хочет она того или не хочет, равняется по Нью-Йорку.
Мы в этот Вавилон попали в конце поездки. Уезжать домой надо было именно из Нью-Йорка. Так уж мы и построили маршрут, исходя из этого обстоятельства, чтоб не делать лишнего крюка. Сознаюсь с полной откровенностью: ни с одним городом мира, ни с одной статуей, ни с одним музеем мне не хотелось встретиться так, как с Нью-Йорком. Уж читал-то, слыхал я о нем столько и невесть что. Видимо, большую роль играла прежняя недосягаемость расстояния. С детства привык считать: Америка – это где-то там, за тридевять земель, в некотором царстве, в тридесятом государстве. А собственно, добираться туда сейчас в три раза быстрее, чем в 1923 году от Ветлуги до Шарьи, куда мы с семейством ехали лошадьми на санях по первопутку с ночевкой в деревне, где разместились в избе вповалку на полу и над нашими головами уютно шуршали сонмища тараканов. А чуть забрезжил свет, в горнице запели девушки, которые пряли лен, и жужжали-шумели веретена, те самые, которые я могу теперь увидеть только в балете «Спящая красавица» в Большом театре. Я ту ночь не спал совсем (я уже писал, что был мальчик нервный, впечатлительный), не спал, а все слушал ночные шумы и глядел во тьму. Та поэтическая ночь в какой-то деревне на полпути от Ветлуги до Шарьи до сих пор во мне – что-то сказочное, нежное, далекое.
