Борис Горбачевский - Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!

Нас, пехоту, вооружили самозарядными винтовками с ножевыми штыками и ручными пулеметами системы Дегтярева, мы их называли «дегтярями»; к сожалению, первые же бои показали, что магазин пулемета часто засорялся и не срабатывал. Рядовых немного приодели, выдали американские ботинки и заменили старые шинели на новые, сшитые из английского сукна.

Дивизия — это огромный живой организм. За два первых месяца она выросла до четырнадцати тысяч человек, то есть до полного штатного состава довоенного времени. Всех надо было кормить и одевать, заботиться о чистоте; постоянно держать в исправности тяжелое и легкое оружие. Поэтому появились такие части, как транспортный батальон, полевой хлебозавод, ружейная мастерская, прачечная — все это называлось «тылом дивизии».

Во главе полков и батальонов, как правило, старались поставить опытных командиров, побывавших в боях под Москвой, на гимнастерках многих из них блестели новенькие ордена и медали, — эти люди, их рассказы о боях под Москвой, награды, вызывали восхищение.

Слабым местом в дивизии оставалась проводная связь. Пройдет танк — взрыв, и связи нет, связисты принимаются за восстановление, и пока ее восстанавливают, управление боем потеряно. Между тем и тяжелая артиллерия, и танки, и самолеты — основные помощники пехоты — без радиосвязи слепы и глухи. Так было вплоть до сорок третьего и даже сорок четвертого, пока американцы не оснастили радиосвязью почти половину наших наземных частей и всю авиацию.

Изо дня в день мы, курсанты, проходили второй университет боевой подготовки. Теперь на занятиях командиры обращали основное внимание на необходимые практические навыки в овладении новой техникой. Часто проводились массированные смешанные учения в масштабе полка и даже дивизии, в которых одновременно участвовали танкисты и артиллеристы: мы взбирались на танки и вместе с ними шли в «наступление».

Батальоны часто поднимали по тревоге и направляли пешим ходом на участки фронта, находившиеся под угрозой. Когда тревожная обстановка стихала, нас возвращали обратно.

Летом ночи короткие; лежишь в палатке, слушаешь, как вдали гудит, бухает, грохочет… — там идет жизнь переднего края. Пройдет совсем немного времени, и нам предстоит вступить в нее. В короткие минуты отдыха я уходил в лес, выбирал где-нибудь место посуше и предавался воспоминаниям — прошлое не отпускало, хотя разумом я понимал, что давно уже живу в другом измерении.

С первых дней июля сорок второго пошли сильные дожди, ливни все чаще свирепо обрушивали потоки воды на землю, все вокруг превратилось в сплошное болото, но занятия не прекращались. Мы ходили постоянно мокрые, измученные, но, понимая значение действий командиров, не роптали, знали: потерянный для обучения день здесь — на переднем крае уже не вернешь! Целые дни мы ползали по земле; нас учили, как быстрее и глубже зарываться в землю, как вести огонь на ходу, с бедра, как лучше оборудовать пулеметные гнезда, как не поддаваться панике на поле боя, как подавлять огневые точки противника. И это было еще далеко не все. Нам объясняли и показывали, как следует действовать, чтобы стремительно сблизиться с неприятелем, как в бою и в окопе уберечься от огня противника, как подниматься в атаку, как вести себя при налете вражеской авиации…

Тренировали нас буквально до изнеможения, и сначала курсанты растерялись: как же так — выходит, все, чему нас раньше учили, в боевых условиях бесполезно? Кто-то даже зло высказался:

— Послать бы тех командиров… повоевать, а уж потом позволять им учить курсантов!

Со временем растерянность стала проходить, сменяясь все большей уверенностью. Мне понравились слова одного из командиров:

— Запомните, ребята: риск всегда должен носить разумный характер.

Этому нас и учили.

И вот итог. Менее чем за три месяца в тверских лесах, чуть не под носом у противника, была создана новая боевая дивизия. Усилиями комдива разношерстная солдатская масса, собранная со всех концов России, часто вовсе не имевшая военной подготовки, превратилась в полноценную войсковую часть, приспособленную к боевой обстановке, оснащенную техникой, имеющую прочный тыл.

Самого комдива мне случилось видеть всего несколько раз и очень недолго. Но однажды он провел в нашем батальоне почти целый день. Открытый лоб, волосы зачесаны назад, с молодым лицом — в свои сорок с лишним он выглядел тридцатилетним, взгляд приветливый, но сосредоточенный, — казалось, в глазах заключена вся сила этого человека.

Общаясь с бойцами, он интересовался, как проходят занятия, знают ли люди оружие, умеют ли приспосабливаться к местности — в обороне и в наступлении. Привлекало его обращение к солдатам: «ребятки». В суровом жестоком сорок втором, когда физически и на душе часто становилось невмоготу, это чудное слово успокаивало и вызывало в душе ответную благодарность. Командиров и нас, рядовых, поразило его стремление понять собеседника, нельзя было не почувствовать его искренне-теплого отношения к людям.

Особенно тепло и внимательно Андрей Филимонович отнесся к курсантам, что было всеми замечено. Он расспрашивал нас об училище, готовности к боям, об освоении новой техники, интересовался, в чем мы нуждаемся, как нас кормят.

В конце дня собрали на поляне бойцов, и комдив провел беседу. Проанализировал состояние батальона, объяснил важность учений. Говорил он немного, больше отвечал на вопросы — спокойно, неторопливо; если сомневался, что его поняли, повторял сказанное; он был больше похож на учителя, чем на военачальника.

В заключение комдив объявил:

— Назначен день смотра батальона. Готовьтесь! Боевые учения — нелегкий труд, но дело это необходимое. В бою от нашего умения воевать будут зависеть ваша жизнь и общий успех.

Этот день — 30 июля 1942 года — трудно забыть. Командир батальона зачитал перед строем приказ Верховного Главнокомандующего. Это был приказ № 227 от 28 июля, известный под названием «Ни шагу назад!». Слушая страшные строки приказа, все точно окаменели — я видел, как побледнели лица стоящих в строю.

Отчаянное положение: «Отступать еще — значит загубить себя и загубить вместе с тем Родину». Как можно спокойно воспринять эти слова! Этот приказ, мне кажется, — самый правдивый и честный сталинский документ за годы войны. Комбат закончил чтение приказа словами: «В боях на юге сейчас решается судьба Отечества».

Вместе с воздействием на патриотические чувства солдат приказ предусматривал и карательные меры. Впервые после Гражданской войны в армии вводились штрафные роты — для солдат и штрафные батальоны — для командиров.