Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 14. Таежный тупик
Пятачок жизни (15×15 километров) с небом над головой был ими исхожен очень усердно. И что-то в этом крошечном мире они, разумеется, открывали. Но была еще большая Земля, постепенное открыванье которой по книгам, по картам, а потом в маленьких и больших странствиях – величайшее наслажденье и радость для человека. Этой радости Лыковы были лишены совершенно. Они не знали, что Земля – это шар, не знали, что есть на ней Антарктида, Камчатка, течение Гольфстрим, вулканы, пустыни, что большая часть Земли – океан, что люди опускались на самое дно океана и по полгода летали в небе.
Не знали Лыковы, что, кроме Никона и Петра I, жили на Земле великие люди: Галилей, Колумб, Магеллан, Леонардо да Винчи, Ленин, Толстой, Циолковский… Конечно, человек может быть счастлив и не зная всего, что было на земле до него, но познание мира – одна из самых значительных радостей жизни.
И есть в этом росте познанья особая грань, когда после всего, что дорого с детства, человек расширяет границы любви. Родными ему становятся большие пространства, он чувствует себя хозяином этих пространств, ощущает себя частицей большой человеческой общности на Земле. Это великое чувство, чувство Родины, у Лыковых было с крупинку.
Убито было в этой убогой жизни и чувство красоты, природой данное человеку. Ни цветочка у хижины, никакого украшения в ней. Никакой попытки украсить одежду, вещи. Не знали Лыковы песен. Первобытные люди в этом были богаче. Их завитушки на дошедших до нас горшках, их рисунки на стенах пещер – отражение радости бытия.
Научились писать… Но спроса на это умение не было. Лишь иногда оставляли друг другу записки на бересте: «Ушел на охоту», «Глядите нас на черничнике».
И еще одна ипостась в этой редкой истории. Каждый человек в жизни имеет право быть хозяином своей судьбы. Лыковы Акулина и Карп свою судьбу выбирали сами. А дети? Дети Лыковых стали пленниками обстоятельств. Они были в жизненной западне. Перед любым человеком «в миру» открыто несчетное число троп и дорожек, множество разных возможностей – пробуй и выбирай. Тут же выбора не было.
И заглянем, наконец, в сердцевину трагедии: нарушен был ход самого естества жизни. Младшие Лыковы не имели драгоценной для человека возможности общенья с себе подобными, не знали любви, не могли продолжить свой род.
Виною всему – фанатичная, темная вера в силу, лежащую за пределами бытия, с названием бог. Религия, несомненно, была опорой в этой страдальческой жизни. Но и причиной страшного тупика была тоже она.
Религиозность в этих особых «бегунских» условиях издавна обрастала множеством разных «табу» и обрядов, продиктованных жизнью.
Мыло, спички «греховны» издавна потому, что где же их взять «бегуну». А вот картошка, некогда очень греховная («многоплодное, блудное растение»), стала основной пищей – куда ж без нее? Вся «мирская» еда «греховна» потому, что, отведав ее, разве станешь есть свой землистый «лыковский хлеб». И это «табу» обозначено четко и строго – грех! За все общение с геологами Лыковы не попробовали ни хлеба (у геологов он отменный – Москва позавидовать может!), ни сахара, ни молока, ни чая, ничего – грех!
Кое-что в разряд «греховного» Лыковы занесли уже тут, на горе. Баня – пример характерный. Карп Осипович в молодости парился с веничком. В таежном житье баня могла бы стать главной радостью бытия, могла «диктовать» чистоту и опрятность во многом другом, служить лечебницей. Но Лыковы опустились, и баня сделалась учрежденьем греховным…
Любопытство и сострадание вызывает эта вдруг неожиданно, сразу поредевшая группка людей. Три смерти почти друг за другом! Как можно их объяснить? Может, какой-то привычный и безопасный для «мира» вирус, занесенный сюда, оказался для Лыковых роковым? Я это выяснял специально. И, думаю, вирусы ни при чем.
Ныне модное слово стресс Лыковым незнакомо. Но именно эта встряска коснулась их всех. Появленье людей, общение с ними, мгновенное расширение мира от пятачка до гигантских размеров было для младших Лыковых подлинным потрясеньем. Добавим сюда мучительные вопросы: «А правильно ль жили? Вон как у них – тепло, светло, весело. А у нас?» И в это же время – Савин, с его окриками, да и внутренний голос – «нельзя, греховно!» Это был стресс такой силы, какой, возможно, не пережили люди даже при высадке на Луну. Им-то и были ослаблены силы уже постаревших людей (Савину было 56, Наталье – 46, Дмитрию – 40).
Дмитрий до этого не простужался, ходил, случалось, босой по снегу, в ледяной воде ловил рыбу. Но всему ведь бывает предел. И тут ослабленный организм с воспалением легких справиться не сумел. Пенициллин бы, возможно, помог. Но я уже говорил, как отнеслись к предложенью о помощи Лыковы: «Сколько бог дал, столько и проживет».
А дальше пошло, как в известном правиле домино: одна костяшка упала – валится друг за другом весь ряд. Савин и Наталья давно страдали болезнью кишок. Смерть Дмитрия резко болезнь обострила. Наталья прямо сказала: «Умру от горя»…
И осталось Лыковых двое.
Время поставить точку. Вчера вечером я внимательно оглядел памятные вещички, привезенные из тайги. Краюшка черного страшноватого «хлеба», еловый посошок, даренный стариком Карпом мне на дорогу, туесок, с которым Дмитрий ходил на рыбалку.
Перебрал снимки, сделанные на Абакане. Дорогие лица друзей-геологов! Вспоминаю их с благодарностью. И не потому только, что во многом помогли журналисту. Волею случая Волковское железорудное месторождение оказалось вблизи житейского тайника Лыковых. Аскетизм, фанатичная исступленная вера в потусторонние силы вошла в соприкосновение с нормальной человеческой жизнью. Люди, которые жили исключительно верою в бога, повстречались с людьми, у которых само слово «бог» способно вызвать улыбку. И у этой второй стороны вполне хватило мудрости, доброты, чуткости постигнуть бездну трагизма одинокой таежной семьи. Никто не соблазнился Лыковых перевоспитывать, никто над ними не посмеялся, не упрекнул, не взялся переселять их в «нормальную жизнь». Им помогли всем, чем только было возможно: материальными средствами, советом, участием в их делах. И сделано все ненавязчиво, с полным уважением человеческого достоинства, с чувством такта и меры.
Карп Осипович, привыкнув к геологам, стал улыбчив.
Я далек от мысли, что как-то иначе отнеслись бы к людям такой судьбы в любом ином месте, – сострадание свойственно человеку как таковому. И все же в истории этой особо надо отметить то, что мы называем обычно советским характером. Не берусь утверждать, что в Минусинском геологическом управлении работают не люди, а ангелы во плоти. Человеческий мир сложен, в нем много хорошего и дурного. Но в случае с Лыковыми мы видим появление того, чем советские люди всегда гордились: доброту, сердечность, способность протянуть руку терпящему бедствие. «Без вас не можем теперь», – сказал отшельник Карп Лыков бурильщику Ерофею Седову. В этом особом случае это исключительно высокая благодарность.
…Размышляя сегодня, какое подходящее слово найти в окончание этой маленькой повести, я увидел: к двери идет почтальон. Мне письмо. От кого же? Оттуда, от Ерофея!
Пишет Ерофей, что все в порядке у них в Абазе и в дальнем таежном поселке. Буренье идет своим чередом. Крючки, посланные из Москвы на всю братию рыболовов, получены. Лес в пойме у Абакана стоит уже золотой. Все живы, здоровы, шлют привет, вспоминают. Главные новости две: «поставили телевизор в поселке, и приходили в гости дед Карп и Агафья».
Телевизор, как написал Ерофей, «сигнал хватает прямо со спутника связи, видимость – во!» Но поставили эту новинку уже после прихода Агафьи и деда. То-то они бы поохали: это что же измыслили! Жили они в поселке три дня. Попросили помочь – вырыть картошку. «Поможем! И со стройкой поможем. Мы их тут называем «подшефные». Едак!» – ввернул Ерофей под конец лыковское словцо.
Хорошая весть. Она вдохновила меня сочинить Лыковым письмецо. Исписал две страницы. Усердно печатными буквами, вспоминая реченье какого-то древнего Пимена: «Мнится, писание легкое дело, пишут два перста, а болит все тело». Попросил в письме Агафью и меня порадовать таким же писаньем. Положил в конверт письмецо – и впору смеяться: адрес «на деревню дедушке» в этом случае слишком точен. Дедушка есть, а деревня? Послал Ерофею с просьбой о передаче по назначению.
Представляю, как долго будет идти письмо. Самолетом – до Абакана, потом почта его отвезет в Абазу. Там Ерофей положит письмо в боковой карман теперь уже зимней спецовки и «Антоном», меняющим вахту буровых мастеров, улетит к далекой таежной точке на Абакане.
Не тотчас к Лыковым Ерофей соберется – дела, и не рядом живут. Пойдет наконец, не один, «со товарищи», уже по снегу и когда Абакан можно будет по льду перейти.
Представляю путь в гору. Альпинистом тут быть не надо, но все же нелегкое дело – занесенной тропою…
