Александр Шмаков - Каменный пояс, 1977

Та июньская ночь…

АЛЕКСАНДР ШМАКОВ

АЗИАТ[2]

1

Многое тут напоминало ему родной Урал: такие же дремучие, нетронутые леса, густые, медвяные травы, сонные деревеньки, казавшиеся вымершими в полдневную жару. Не хватало лишь серебрящихся речек со стоячими в них хариусами.

Сюда Азиат добрался из Киева без происшествий. Теперь следовало перейти границу. Там новые явки, пароли… В Самаре его предупредили — участились провалы, надо быть архиосторожным.

…Поезд в Киев прибыл ранним утром. В полотняной косоворотке с вышитым воротничком, в пиджаке нараспашку, Азиат ничем не выделялся в шумном, набитом пестрой публикой зале третьего класса. Он отыскал свободное место, присел на деревянный диван, беззаботно откинулся на высокую спинку.

В Киеве предстояло Азиату разыскать Клеона, получить последние инструкции и маршрут. Это первое для него ответственное дело. Возможно, будет самым главным, какое в награду дает ему жизнь.

Чаще стали поскрипывать двери. Забеспокоились пассажиры. Азиат встал, вышел на привокзальную, булыжную площадь. В стороне от сутолоки, постукивая широкими каблуками поблескивающих сапог, степенно вышагивал городовой.

Азиат заскочил в пролетку, качнувшуюся на рессорах, и нарочито громко сказал:

— На Крещатик!

Он еще раз осмотрелся. Кажется, «хвоста» не было. И все же — надо соблюсти осторожность, быть полностью уверенным, что никого не зацепил, прежде чем идти на конспиративную квартиру.

Пока пролетка катилась по утренним улицам Киева, Азиат обдумывал предстоящую встречу с Клеоном. На всякий случай он попросил извозчика остановиться у гостиницы.

— Все занято-о! — пробасил швейцар, оглядев раннего посетителя.

— Не укажешь ли, братец, где свободные номера?

— Не могу-с знать…

«Лишняя проверка не повредит», — решил Азиат. Покинув гостиницу, он долго бродил по городу, заходил в кондитерские, посидел в чайной. Потом вышел на улицу. Он нашел нужный ему кирпичный домик. Кто-то на скрипке играл полонез Огинского.

Азиат постоял с минутку: не ошибся ли адресом? Но все как будто правильно. Он поднялся на крылечко и, как было условлено, постучал не в дверь, а в приоткрытое окно.

Скрипка умолкла. В дверях показался мужчина лет тридцати пяти, невысокого роста, броской внешности. Поглаживая коротко подстриженные усы, он непринужденно спросил:

— Вы к кому? — И продолжал незаметно рассматривать незнакомца.

— Можно ли видеть Клеона? — назвал пароль Азиат.

— Пройдите.

Мужчина посторонился.

Комната, скромно обставленная, была совсем маленькая, и чувствовалось, что жилец ее временный. На круглом столе, возле раскрытого футляра, лежала скрипка. И тут же — ноты. В углу стоял старый гардероб, в простенке — этажерка. Взгляд Азиата задержался на стопке книг и миниатюрной «Эйфелевой башне», видимо, чем-то памятной хозяину.

— Значит, это вы играли полонез?

Клеон согласно кивнул и поправил тонкими пальцами вьющиеся пышные волосы.

Азиат подошел к столу, тронул струны, прислушиваясь к их звучанию.

— Прекрасная скрипка.

— Итальянская, — заметил Клеон. Он шагнул к окну, быстрым взглядом окинул улицу и прикрыл створку. — Сохранилось клеймо «Ученик школы Страдивариуса». Я купил ее у бродяжки-музыканта в Италии. Даже футляра не имел, смычок укладывал на деку и перевязывал лентой. Осталась вмятина. Взгляните…

Азиат осторожно взял скрипку. Ждал, что хозяин начнет разговор о деле. Но тот не торопился. Указал на ноты. Пояснил:

— «Испанская симфония» Эдуара Лало. Популярное произведение для скрипки с оркестром. Скрипач-виртуоз. Сочинения его мелодичны и изящны по форме. Я играю с детства. А кажется, что никогда не сумею постичь до конца мелодию.

«Учитель музыки или оркестрант», — подумал Азиат, обратив внимание на подвижные пальцы красивой руки Клеона.

— Мне нравится, как исполняете Огинского.

— Вы музыкант?

Азиат пожал плечами.

— Скорее любитель.

— А вы знаете, что Огинский, будучи польским дипломатом, присоединился к Костюшко, поднявшему освободительное восстание против российского самодержавия, передал ему все свои личные деньги и государственные средства, и командовал одной повстанческой частью.

— Нет, не знал, любопытно… Ну, а кроме полонеза, он что-нибудь еще написал?

— Да. У него неплохой марш, несколько патриотических песен…

Азиату припомнилось, как в Мензелинске он устраивал домашние музыкальные вечера, а по существу, конспиративно встречались с товарищами по общему делу. И задумался, глядя на скрипку.

— Недавно я совершил «артистическое турне» по России, товарищ Азиат. — Он не сомневался, что перед ним «посланец Синегорья», о котором его известили самарцы, и решил перейти на деловой тон: — Будем знакомиться, Петр Ананьевич Красиков.

— Герасим Михайлович Мишенев, по кличке Азиат. А по паспорту Петухов, — он протянул Красикову паспорт.

— Знаю, хорошо знаю.

Петр Ананьевич справился, как доехал Герасим Михайлович, а потом осведомленно заговорил о работе уфимского комитета. Мишенев был рад, что встретил во всех отношениях чрезвычайно интересного человека, товарища, чуть старше его годами.

Красиков был членом Организационного комитета по созыву II съезда. Ему поручили переправлять через границу делегатов, едущих в Женеву.

— За кордоном не бывали?

— Первый раз. Жутковато.

— Мне тоже жутковато казалось, когда в Швейцарию ехал. Оробел, встретившись с Плехановым. Первый марксист России!

Петр Ананьевич стал обрисовывать Мишеневу дальнейший маршрут. Посоветовал, как лучше добраться до Женевы, как вести себя за границей. И наконец весело заметил, осмотрев его:

— Не годится. Еще бы сапоги дегтем смазать, чтоб шпики по запаху и ночью могли выследить. — Красиков достал из гардероба заранее приготовленную одежду. — Переоденемся на европейский манер…

Шляпа, рубашка с тугим стоячим воротничком, узкие, хорошо отутюженные брюки и ботинки сразу преобразили Мишенева.

— Ну, вот, теперь можно и дальше в путь-дорогу.

Петр Ананьевич назвал пункт переправы, сказал, к кому обратиться в Берлине.

…И вот граница. Азиат задержался у крайнего домика, крытого соломой.

— Эй, хозяин! — позвал он.

Створку окна открыл пожилой, рябоватый мужчина в расстегнутой холщовой рубахе, с взлохмаченной, куделистой головой. Он спросил, что угодно господину. Азиат показал рукой за деревню. Оконце закрылось.