Дмитрий Ивинский - История русской литературы

Историко-литературная интерпретация филологического метода потребовала обращения к методу сравнительно-историческому, общему у истории литературы с другими гуманитарными науками (прежде всего с хронологией, библиографией, генеалогией, геральдикой, историей, историей языка, историей философии, историей религии, историей общественной мысли и социально-политических учений); его основания: 1) литературное произведение существует не изолированно, а в единстве литературного и, шире, культурного пространства (кружкового, корпоративного, сословного, национального, регионального, цивилизационного, мирового); 2) развитие национальных литератур и культур происходит не хаотично, а закономерно, и эти закономерности познаваемы; 3) развитие национальных литератур и культур осуществляется в подобных или, по крайней мере, сопоставимых формах; 4) принципы сопоставительного анализа текстов универсальны и не зависят от того, принадлежат эти тексты к одной и той же литературе или к различным; 5) взаимодействие отдельных литературных произведений, литературных традиций, национальных литератур – основная, естественная и необходимая форма и условие их развития; 6) любые межтекстовые и межлитературные взаимодействия имеют синхронный и диахронный аспекты: такие взаимодействия – результат длительной эволюции и вместе с тем элемент актуальной системы литературных и культурных контекстов.

Любое историко-литературное исследование оперирует сравнительно-историческим методом; показательно, что в XX веке интенсивно развивались та область истории литературы, которая особенно наглядно обнаруживает непосредственную связь с ним – «компаративистика», стремившаяся изучать межлитературные отношения11.

***

Становление филологического метода в России связано с именем Августа Людвига Шлёцера (1735—1809). «Нестор», его главный труд12, с которого началось научное изучение русских летописей, представляет собой первый опыт научной критики текста русских летописей; на русский язык полностью до сих пор не переводился; в нашем распоряжении лишь сокращенный перевод Д. И. Языкова, оставляющий желать лучшего13.

Первое русское научное издание литературных произведений увидело свет значительно позже: это девятитомное собрание сочинений Г. Р. Державина (1864—1883), подготовленное Я. К. Гротом (1812—1893)14. Первую претендовавшую на академическую строгость историю русской литературы написал А. Д. Галахов (1807—1892)15. Первые русские историко-литературные биографии были созданы П. А. Вяземским (1792—1878) и С. Н. Глинкой (1776—1847)16; наиболее значительным опытом в этом жанре стал незавершенный труд Н. П. Барсукова17. Первый учебник по истории русской литературы создал Н. И. Греч (1787—1867)18. Первый серьезный университетский курс лекций был составлен С. П. Шевыревым19. Одна из первых работ в области русской литературной «компаративистики» была написана В. А. Якимовым20. Перечень основных научных и учебных компендиумов, обзоров, пособий по истории русской литературы см. в Приложении I. Список наиболее содержательных историко-литературных периодических изданий см. в Приложении II. Краткий обзор наиболее влиятельных опытов построения истории русской литературы см. в главе VI.

Глава II. О языке истории литературы

Историк литературы постоянно имеет дело со словесными памятниками, принадлежащими чужим и даже чуждым культурам и отражающими различные эпизоды и аспекты эволюции этих культур.

Для того, чтобы преодолеть отчуждение, недостаточно выучить естественные языки: ведь всегда на основе какого– либо естественного языка развиваются несколько языков культуры. Преодолеть отчуждение – значит осуществить перевод с языка одной культуры на язык другой, именно той, к которой принадлежит «переводчик»21.

Этого мало: любая историческая эпоха оперирует несколькими языками культуры, отношения между которыми обычно сложны, не поддаются прямолинейным истолкованиям, и «переводчик» должен понимать эту сложность.

Но и этого мало: каждый язык культуры существует в нескольких, более или менее отличающихся друг от друга интерпретациях, отражающих точки зрения различных социальных групп, отдельных индивидуумов, как сумевших или захотевших обратить на себя внимание общества, так и остававшихся до поры незамеченными или невостребованными, но при этом трудившихся не менее плодотворно.

Динамике прошлого соответствует динамика настоящего, которая также располагает постоянно эволюционирующей системой культурных языков и стилей, и историк должен выбрать тот язык описания своего объекта, который, во-первых, достаточно сложен и глубок, чтобы он мог выразить смыслы, присущие этому объекту22, и во-вторых, достаточно ясен и точен, чтобы он мог соответствовать традиции рационального, т. е. научного знания.

В частности, это означает, что любой элемент научного текста должен выражать смыслы, подлежащие проверке, а не усвоению на веру.

Поэтому в таком тексте не должно быть словесной игры, метафор (разумеется, если только не метафора является объектом научного анализа), риторических фигур, словом всего того, что может воздействовать на читателя эмоционально-эстетически.

Основной принцип изложения – лаконизм.

Основной принцип композиции – сопровождение собственного текста различными формами демонстрации источников: это могут быть ссылки, цитаты, полная или частичная публикация в основном тексте или в приложениях – в зависимости от конкретного случая.

Отдельная проблема – терминологический аппарат научного исследования: язык исследователя никогда не совпадает с языком исследуемого им текста, но насколько глубоким может быть это несовпадение, не очевидно.

Общее правило: ученый обязан подчинять выбор языковых форм объективным потребностям анализа материала.

Если усложнение терминологического аппарата исследования обусловлено потребностью автора заявить о себе как о представителе того или иного научного кружка, продемонстрировать свою осведомленность в тех или иных областях знания, литературы, искусства, оно лишь позабавит искушенного читателя и ничего не прибавит к самой работе, т. к. ее будут читать не в поисках нового знания об авторе или его интеллектуальном кругозоре (по крайней мере, не это в первую очередь привлечет внимание знатоков), а об объекте его изучения. Еще менее приемлемы те крайне многочисленные, но от того не менее забавные и не менее безнадежные случаи наивного провинциального эпигонства, когда объектом заимствования оказываются элементы «научного языка» «научной школы», к истории и актуальной деятельности которой эпигон обычно не имеет даже косвенного отношения, но которую считает достаточно влиятельной для того, чтобы демонстрация связи с ней на уровне слога помогла ему войти в круг интеллектуально «успешных» исследователей.