Станислав Зарницкий - Боттичелли

Было время, когда и Мариано отдавал своему предприятию все силы, старался пробиться наверх, попасть в число богачей, может, даже стать «приором» — старшиной цеха. Но все сложилось иначе. Колесо Фортуны не вознесло его вверх, и он охладел к шумным и грязным мастерским, к разъездам по Италии и заальпийским землям в поисках рынков для сбыта товара. Перепоручив все посредникам, он теперь безвыездно сидел во Флоренции и предавался размышлениям о том, почему все так получилось — ведь он старался, не жалея сил. Был в его жизни момент, когда он мог все изменить. Это случилось, когда сам всесильный Козимо Медичи обратил внимание на начитанного и сообразительного кожевника, был готов предоставить ему кредит, приблизить к себе. Мариано не захотел связывать себя, хотя он, как и большинство ремесленников города, уважал банкира, который, несмотря на все свое богатство и родовитость, не чурался водить знакомство с простым людом, зная, что всегда может рассчитывать на его поддержку в час очередного мятежа. Он мог ссудить деньги незнакомому мастеру по первой же просьбе, а то и сам приходил на помощь, узнав, что тот или иной ремесленник попал в беду.

Во Флорентийской республике не было официальной должности правителя и, строго говоря, Козимо считался таким же гражданином, как все. Однако все знали, что фактически городом правит именно он, а не Синьория или Совет семидесяти. Были нобили не менее богатые; то одно, то другое семейство время от времени затевало свары, пытаясь добиться первенства. Но уважение граждан и прежде всего рабочего люда к Козимо было столь велико, что он мог не особенно беспокоиться по этому поводу и свысока взирать на всю эту грызню. Когда он считал нужным, то вмешивался в ход событий и всегда добивался успеха благодаря своему быстрому и проницательному уму. Сейчас ему минуло пятьдесят, но он по-прежнему был бодр. Седой как лунь, с крючковатым носом и смугло-оливковым цветом лица, красноречивый, когда требовалось, и скромный, когда это было нужно, для всех граждан Флоренции он был не только правителем, но и «отцом отечества», как это впоследствии увековечила надпись на его саркофаге.

Его род, корни которого прослеживались до XII столетия, начинал с малого. Само прозвище «Медичи» говорило о том, что его предки были медиками; на это же намекал и герб, в котором на белом фоне красовались красные пилюли — «шары». В семействе давно уже забыли о том, что оно некогда занималось врачеванием, хотя его члены по-прежнему входили в цех врачей и аптекарей. Кто из них и когда впервые стал банкиром, предание умалчивало, но сейчас Медичи были богатейшими людьми не только во Флоренции, но и во всей Италии. Их банковские конторы были разбросаны по всей Европе. Козимо досталось огромное наследство, и он не только умело распорядился им, но и значительно приумножил достояние семьи. Да, он был сказочно богат, но не скареден. Многие ремесленники, как уже говорилось, могли пропеть ему хвалебные гимны. Зажиточность многих флорентийских семейств, таких как Торнабуони или Портинари, основывалась на его деньгах и советах. Козимо был человеком глубоко верующим, что пошло на пользу многим церквям и монастырям Флоренции — он жертвовал им алтари, картины, драгоценную утварь, рукописи и книги. При его покровительстве и на его деньги был построен монастырь Сан-Марко; там у него была келья, где он уединялся, чтобы помолиться, отдохнуть от каждодневных забот или обдумать очередное предприятие. В такие дни его не стоило беспокоить.

Те, кто мало знал старого Козимо, и представить не могли, сколько горестей и бед пришлось ему пережить, прежде чем он стал непререкаемым правителем Флоренции. Именно он сопровождал злополучного папу-пирата Иоанна XXIII на Констанцский собор и числился одним из его доверенных лиц. Когда папа решением собора был низложен, шишки посыпались и на него. Спасая свою жизнь, Козимо бежал, переодевшись в чужое платье. Это, однако, не остановило его: возвратившись в родной город, он активно ввязался в политику, что могло бы кончиться для него плачевно, если бы не большие деньги, родственные связи и сноровка — поварившись в котле европейской политики, он твердо знал, как схватить Фортуну за чуб.

Его роль и влияние в городе постепенно росли, и пошла молва, что он хочет единовластвовать. Завистников у него было достаточно — те же Альбицци, Перуцци и Строцци отчаянно завидовали счастливцу. Их страстным желанием было изгнать Медичи из Флоренции, но для этого нужны были веские обвинения, а не сказки о претензиях Козимо на королевскую корону. Как известно еще из Библии, кто ищет, тот обрящет, и скоро предлог был изобретен. Флоренция вела затяжную войну с ничтожным княжеством Лукка и уже потратила на нее массу денег, нанимая кондотьеров с их отрядами, так как собственных войск не имела — а успеха все не предвиделось. И вот нашелся здравый человек, который заявил, что нечего выбрасывать деньги на ветер — бесполезную войну следует прекратить, а цели добиваться иными средствами. Если же это невозможно, нужно, по крайней мере, значительно сократить расходы. Когда Козимо хотел, то своим красноречием он мог убедить даже дубы во фьезоланских рощах. Синьория избрала второй, предложенный им путь: выплаты кондотьерам были сокращены.

На беду Козимо, очередной поход против Лукки закончился поражением, в котором обвинили его. Заодно припомнили и то, что папа Евгений IV как-то в беседе обмолвился в порыве благодарности: Козимо по всем статьям уже король, которому не хватает только короны. Связав все воедино, кое-где притянув доводы за уши, кое-где сгладив нестыковки, враги обвинили Козимо в предательстве интересов родного города и в возбуждении смуты для того, чтобы добиться своих заветных целей. И хотя обвинение было дутым — меньше всего Козимо можно было заподозрить в измене — его пригласили в Синьорию для объяснения своего поведения. Для вызываемого такое приглашение часто кончалось плохо; тем не менее Медичи отправился на разбирательство, был схвачен и отправлен в городскую тюрьму.

За свою полувековую жизнь Мариано Филипепи пережил много свар в родном городе, так что вместе со своим великим земляком Данте мог бы сказать:

Гордись, Фьоренца, долей величавой!Ты над землей и морем бьешь крылом,И самый Ад твоей наполнен славой![3]

Но те тревожные четыре дня он сохранил в своей памяти и не любил говорить об этом, ибо повел себя тогда не самым лучшим образом. Брошенный в узилище «по требованию народа», Козимо все это время голодал, ибо боялся отравы. А у стен тюрьмы бушевали толпы горожан, среди которых был и Мариано. В принципе, им было все равно, будет захвачена Лукка или нет, но они, охочие до зрелищ, как любая толпа, требовали казни «предателя». И все же на пятый день заключенный бежал — ведь деньги открывают самые прочные двери и в целости и сохранности проводят через любую толпу. Козимо уговорил одного из своих стражей передать гонфалоньеру — главе Синьории — тысячу флоринов, после чего вышел на волю. Так он уже во второй раз избежал смерти — было от чего рано поседеть!