Вадим Вацуро - Стиль «Песни про купца Калашникова»
Наконец, кулачный бой Лермонтов однажды сам устроил в Тарханах[22] и мог позднее видеть их на Кавказе, где они случались очень часто[23].
Синтез всех этих мотивов (оскорбление, нанесенное жене купца, — в рассказе Парамонова[24], казнь Мясоеда Вислого в «Истории» Карамзина, сцены пира, боя, казни в песнях о Мастрюке и других песнях и былинах) и дал, очевидно, сюжет замечательного лермонтовского произведения.
3
Проблема связи «Песни о купце Калашникове» с народным творчеством давно привлекала внимание исследователей. Ими собран значительный материал[25]. Сделанные сопоставления показали, что тот или иной отрывок «Песни» нередко близко подходит к тому или иному памятнику народного творчества, но никогда не обнаруживается текстуальных совпадений.
О запеве подробнее будет сказано дальше. В запевах и исходах нередко появляются гусляры-певцы на пиру у боярина (в исходе песни «Михайло Скопин» у Кирши Данилова: «испиваючи мед, зелено вино»; «честь воздаем тому боярину великому и хозяину своему ласкову»[26]. Ср. у Лермонтова: боярин Матвей Ромодановский подносит гуслярам чарку «меду пенного» (2: 30).
В зачине:
У ЛЕРМОНТОВА
Не сияет на небе солнце красное,Не любуются им тучки синие:То за трапезой сидит во златом венце,Сидит грозный царь Иван Васильевич.
(2:31)В НАРОДНОЙ ПЕСНЕ
Когда-то воссияло солнце красное,На тоем-то небушке на ясноем,Тогда-то воцарился у нас грозный царь,Грозный царь Иван Васильевич.Заводил он свой хорош почестный пир[27].
Вместе с царем пируют бояре, князья и опричники:
Позади его стоят стольники,Супротив его всё бояре да князья,По бокам его всё опричники;И пирует царь во славу божию,В удовольствие свое и веселие.
(2:31)В песне о Мастрюке — та же сцена пира:
Пир навеселе,Повел столы на радостях.И все ли князи, бояра,Могучие богатыриИ гости званые,Пять сот донских казаковПьют, едят, потешаются,Зелено вино кушают,Белу лебедь рушают[28].
В варианте той же песни у Киреевского царь «весел стал»[29].
Далее — характерный народно-поэтический прием исключения единичного из множественного (все пьют, едят, веселятся, задумчив сидит один. Этот один — герой песни).
У ЛЕРМОНТОВА
Лишь один из них, из опричников,Удалой боец, буйный молодец,В золотом ковше не мочил усов;Опустил он в землю очи темные,Опустил головушку на широку грудь,А в груди его была дума крепкая.
(2:31)В ПЕСНЕ О МАСТРЮКЕ
А один не пьет, да не ест,Царский гость дорогойМастрюк Темрюкович,Молодой черкашенин.И зачем не хлеба соли не ест,Зелена вина не кушает,Белу лебедь не рушает?У себя на уме держит(думает о том, что ему «верапоборотися есть»)[30].
Дальше в «Песне» идет гневная речь Грозного: «Аль ты думу затаил нечестивую?» В варианте Кирши Данилова этого нет (параллели у Киреевского см. выше). В одном варианте Киреевского прямо утверждается: Кострюк лихо замыслил[31].
Кирибеевич отвечает:
Сердца жаркого не залить вином,Думу черную — не запотчевать!(2:32)
У Чулкова — «ни запить горя ни заести»[32].
Отзвуки народной поэзии ясно ощущаются и в описании наряда Кирибеевича (кушачок шелковый, шапка бархатная, черным соболем отороченная). У Кирши Данилова усы, удалые молодцы носят «кораблики бобровые, верхи бархатные»[33]. У Чулкова на гребцах «шапочки собольи, верьхи бархатныя, астрахански кушаки полушолковые»[34].
Мотивы разбойничьих песен слышатся в словах о горемычной судьбе, которая ждет Кирибеевича в степях приволжских:
Уж сложу я там буйную головушкуИ сложу на копье бусурманское.И разделят по себе злы татаровьяКоня доброго, саблю оструюИ седельце бранное черкасское.Мои очи слезные коршун выклюет,Мои кости сирые дождик вымоетИ без похорон горемычный прахНа четыре стороны развеется…
(2:33–34)Посулы Кирибеевича Алене Дмитревне (золото, жемчуг, яркие камни, парча) Н. М. Мендельсон сравнивает с аналогичным описанием в песне из сборника Чулкова «В селе, селе Покровском»[35].
В сборнике Чулкова находим слова о «ближних соседях», которые «беспрестанно… смотрят, а все примечают»[36]. (Ср. слова Алены Дмитревны: «А смотрели в калитку соседушки, смеючись на нас пальцем показывали» [2:37].)
Жалоба Алены Дмитревны Калашникову — пример блестящего использования плача:
На кого, кроме тебя, мне надеяться?У кого просить стану помощи?На белом свете я сиротинушка;Родной батюшка уж в сырой земле,Рядом с ним лежит моя матушка,А мой старший брат, сам ты ведаешь,На чужой сторонушке пропал без вести,А меньшой мой брат — дитя малое,Дитя малое, неразумное…
(2:38)В речи братьев Калашникова — обычное для народной поэзии уподобление: боец — орел (2:39).
В тонах народной поэзии выдержана и картина разгорающейся зари. Так обычно начинаются песни о смерти молодца. Заря поднимается «из-за дальних лесов, из-за синих гор» (2:39; ср. в народной песне солнце поднимается «из-за лесу, лесу темнова / из-за гор, да гор высоких»[37]).
Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?На какой ты радости разыгралася? —
(2:39)говорится в «Песне». В «Великорусских народных песнях» Соболевского:
Заря ты моя, заря красная!Зачем ты, заря, рано занималася?[38]
Параллели к сцене боя находим в песне о Мастрюке. Кирибеевич «над плохими бойцами подсмеивает» (2: 40). Мастрюк похваляется перед царем:
Что у тебя в МоскевеЗа похвальные молодцы,Поученые, славные?На ладонь их посажу,Другой рукой раздавлю![39]
Гордый ответ Калашникова опричнику отдаленно напоминает слова молодца своему супротивнику:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
