Олег Ларин - Первопроходец

Встреча их произошла на исходе второй недели, когда отряд Хозяинова, измученный бессонными ночами и искусанный оводами, пристал к подножию Тальбея. Журавский несся к карбасу, держа на весу, как драгоценность, два серых невзрачных камня.

— Лигниты, братцы! — кричал он восторженно. — Бурый уголь в Большеземельской тундре!..

Все последующие трое суток, несмотря на усталость, экспедиция ползала по скалам и уступам, долбила грунт, находя все новые и новые доказательства теперь уже реально существующего месторождения бурых углей — лигнитов. На прощальном ужине, сидя у костра, студенты дали название новому хребту, застывшими волнами уходившему к Полярному кругу: Адак-Тальбей[2].

…Федосий Николаевич Чернышев был ошеломлен неожиданным открытием, но прятал свою радость за миной дотошного брюзги. В первый же день он засадил всех четверых за обработку минералов и составление отчета, причем страшно гневался, если кто-нибудь проявлял нерадивость. Все топографические замеры, все найденные минералы для него ровно ничего не значили, если не были привязаны к определенной точке на карте.

Чтобы утвердить Адак-Тальбей как географическое понятие, нужна была абсолютная ясность во всем. Поэтому встал вопрос о новой экспедиции: установить южную оконечность хребта и выяснить, соединяется он с Уралом или имеет общую платформу с Пай-Хоем и Новой Землей.

Зимнюю Печору он увидел впервые. Скованная хмурыми лесами, заваленная непроходимыми снегами, она пугала, как темная ночь без просвета. Избы-станции, где приходилось менять лошадей, были сплошь черными, почти развалившимися, с дырами вместо окон, из которых валил горький дым. А их обитателе выглядели оборванными, прибитыми нуждой и одиночеством старцами, — в них еле теплилась жизнь.

Из зырянского села Кожва, что в среднем течении Печоры, Андрей и Шпарберг ушли на юго-восток, ушли по звонкой и хрусткой лыжне, чтобы спустя две недели оказаться в оазисе уральской девственной природы, который Журавский впоследствии окрестил Печорским:: Альпами. Реки Сыня и Щугор пробили себе русло в горных породах и текли, как по дну каньона.

Сделав съемку высот и собрав геологические образцы, Журавский со Шпарбергом отправились к берегам Ледовитого океана. Они плыли по трем рекам, вздувшимся от половодья, сотни километров шли за нартами кочевников по упругой качающейся тундре с обманными мочажинами, сменили несколько проводников… Возвращаясь с островов Матвеев и Долгий в Печорском море, их утлое суденышко попало в свирепый шторм.

«Вокруг гигантские, совершенно белые от пены волны океана, — вспоминал впоследствии Журавский. — С невообразимым шумом и рокотом гора горько-соленой воды подкатывается все ближе. Судно дрожит и трещит, вещь за вещью падает в воду, но на это никто не обращает внимания. Обезумевшие люди с искаженными лицами, облитые водой, бросались к примитивному деревянному насосу, но вот уже совсем близко новая гора, новый «девятый вал»… Судно трещало и медленно погружалось. «Погибли! Погибли!» — слышатся исступленные возгласы над самым ухом… Задний косой парус сорвало, как бумажку, взвило и бросило в море. Ветер поднял судно, и с бешеной быстротой нас понесло и выбросило на песчаный берег. Никто не двигался. Я, очнувшись от апатичного оцепенения, увидел, что нас окружает песок после отлива. Но мы еще не верили, не сознавали, что спасены… В двух милях от места аварии мы увидели чумы становища. К нам бежали люди. Один туземец, описывая впечатление, произведенное нашей десятичасовой неравной борьбой с океаном, плакал…»

На Печоре при погрузке на пароход геологических образцов снова пришлось столкнуться с Матафтиным. На этот раз вместе с ним был Ефрем Кириллов, новоявленный купчик с европейски подстриженной бородкой, волоокими глазами и порочным лицом. Он вез скупленную за бесценок пушнину и опасался нежелательных свидетелей… «Двойник императора» попытался было спровоцировать конфликт, придравшись к экспедиционному грузу, но, увидев солидные удостоверения Императорского Географического общества, довольно неуклюже обратил разговор в шутку.

В Геологический комитет, Географическое общество и музеи Академии наук Журавский и Шпарберг привезли более 800 пудов разных коллекций. Они детально описали южную и северную оконечности Адак-Тальбея, составили первую топографическую карту восточной части Большеземельской тундры. Но главным открытием Журавского было то, что он выяснил геологическое строение большеземельских дислоцированных осадков и их связь с дислокациями Тимана, Пай-Хоя, Вайгача и Новой Земли, а также доказал, что хребет Адак-Тальбей является самостоятельным структурным поднятием…

В конце декабря 1905 года оба исследователя были приглашены на торжественное заседание Российской Академии наук. Присутствовали многие видные ученые, именитые гости. На этом заседании 23-летнему студенту Андрею Журавскому была присуждена высшая исследовательская награда России — Большая золотая медаль имени Пржевальского. Этой наградой он удостаивался «вне порядка постепенности награждения, всего четвертым в истории (после П. К. Козлова, Ю. А. Шмидта и В. А. Обручева) и первым за последние десять лет».

Когда Андрей взошел на кафедру, зал оживился от удивления и нестройно зааплодировал: мальчишеская внешность лауреата, его загорелое, обветренное лицо и модные усики резко контрастировали с почтенной сединой и розовыми макушками членов Академии…

Вскоре он был назначен заведующим Печорской станцией и с началом навигации выехал в Усть-Цильму. Вместе с ним ехали жена с маленькой дочкой (в 1904 году Андрей женился на дочери печорского чиновника Рогачева) и несколько сотрудников.

Студент Журавский свою работу закончил. Ученый Журавский ее только начинал.

С разрешения хозяйки, у которой остановилась семья Журавских, Андрей прибил к верхнему венцу дома медную табличку с затейливо гравированным названием:

Императорская Академия наук Печорская естественно-историческая станция в Усть-Цильме

Толпа прохожих, собравшихся у крыльца, по-своему комментировала каждое слово надписи.

— Пошто эдак-то — «станция»? — недоуменно почесывал бороду пожилой начетчик-старовер. — Неужто чугунку погонят?

Главная задача станции, первого научного учреждения в Приполярье, заключалась в том, чтобы урожаи сена, ячменя, лука, капусты и картофеля стали здесь не меньше, а даже больше, чем в Средней России.