Ежи Климковский - Я был адъютантом генерала Андерса

Это была довольно большая усадьба, целиком погруженная в темноту. Никаких караулов, никаких постов. Такое пренебрежение опасностью меня поразило. Открыл дверь в сени. В них горела маленькая лампа, на полу лежало несколько солдат, вероятно связных, которые на вопрос, здесь ли командование дивизии, ответили утвердительно и указали на дверь. Я постучал и не дожидаясь разрешения отворил ее. В комнате царил страшный беспорядок. Несколько офицеров спало на полу, другие на каких-то диванах, наполовину прикрытые одеялами. На столе такая же, как в сенях, керосиновая лампочка. За столом над картами склонилось несколько офицеров. В одной из групп находился офицер в чине генерала. Это был бригадный генерал Диндорф-Анкович, командир десятой пехотной дивизии. На всех лицах проступало какое-то отупление и огромная усталость. Я знал, что дивизия сражалась замечательно, но в боях была совершенно одинокой и, имея перед собой во много раз более сильного противника, вынуждена была отступать. На лице генерала лежала печать глубокой озабоченности, а в немного потухшем взгляде огромная усталость.

Я представился генералу. На какой-то момент он оживился, обрадовался установлению связи с бригадой. Было видно, что это один из тех командиров, которые хотели сражаться и умели командовать, только все несчастье заключилось в том, что командовать было некем. Дивизия, командиром которой был Диндорф-Анкович, в течение трех дней беспрерывно находилась в боях, не имела никаких резервов. Билась остатками сил, и никто ее не сменял. А в это время враг бросал в бой все новые и новые части, воевал армией свежей и отдохнувшей. Командир дивизии еще точно не представлял, что будет делать дальше. Получил от командования армии приказ об обороне своего участка, но не имел возможностей для его выполнения. Он не знал собственного положения, так как не имел точных данных, где находятся его части и в каком они состоянии. Не имел также сведений о положении противника. Знал лишь то, что его великое множество, что напирает со всех сторон. Не располагая силами для сопротивления, сам находился в окружении. Наконец, после долгого размышления он сказал, что с рассветом начнет отступление по направлению к Шадке, то есть туда, где находилось командование моей бригады. Просил, чтобы бригада поддерживала с ним связь.

Обратный путь прошел значительно быстрее, так что около двух часов ночи уже прибыл в бригаду. Доложил полковнику Гробицкому обо всем виденном в дороге и в десятой пехотной дивизии, а также о том, что намеревался предпринять командир этой дивизии.

Командование бригады через несколько часов собиралось передислоцироваться и еще на десяток километров продвинуться в направлении Серадза. На этом участке пока сохранялось спокойствие и немцы стояли на месте.

Положение бригады было неясным.

В восемь часов утра мы прибыли на новую стоянку в какую-то местность в небольшом лесочке и только отсюда начались поиски подразделений бригады, о местонахождении которых до сих пор никто не знал.

Шестой кавалерийский полк был единственным, с которым поддерживалась связь. Впрочем, командование бригады не имело к этому никакого отношения. Поддерживалась связь, благодаря хлопотам командира полка подполковника Моссора, приславшего в бригаду своего офицера связи.

4 сентября около одиннадцати часов меня направили в Лодзь в штаб армии генерала Руммеля за приказами, поскольку связи с армией не было. Уже в течение нескольких дней мы не получали никаких приказов и не знали, что делать дальше. Одновременно начали ощущать недостаток в боеприпасах, продовольствии и фураже для лошадей, хотя фуражом обеспечивались на месте.

Итак, я снова сел на мотоцикл и поехал на этот раз в Лодзь. Дорога проходила через Шадек, оставленный нами несколько часов назад.

Всего лишь за час до нашего приезда вражеская авиация обрушила лавину огня на этот маленький городок. Издали он стал похож на пылающий факел. Школу, где мы расквартировались, разбомбило, видимо немцы знали, что там располагался какой-то штаб. Большинство домов лежало в развалинах. На улицах полно трупов, главным образом, гражданских лиц, в основном, женщин и детей. На дороге валялось множество пораженных осколками бомб лошадей. Никто не занимался ни убитыми, ни ранеными. Человеческих и лошадиных трупов встречалось все больше. Я стискивал зубы в бессильной злобе на врага и на свою беспомощность.

Полное молчание верхов при такой картине приводило в состояние не только недоумения, но прямо-таки негодования. За четыре дня ни одного приказа от верховного командования, и ни одного приказа от командующего армией!

Шоссе, ведущее в Лодзь, было забито. Все виды шоссейного транспорта, военного и гражданского, машины и повозки, переполненные домашним скарбом, толпы крестьян, убегавших от приближающегося врага шли за войсками, не ведая куда и зачем. За телегами брели лошади, коровы, телята, стада свиней. Все это сбивалось в кучи, совершенно загромождая дорогу. Люди плакали и возмущались, особенно когда проходили мимо солдат. Паника охватила всех. Кроме того, на шоссе было полно солдат-одиночек или небольших групп, не то военных, не то гражданских, еще не мобилизованных, но приписанных, спешивших догнать свои части. Они были вооружены винтовками. Все они, собственно говоря, блуждали. Отстали от своих подразделений и теперь не знали, куда идти и что делать. Не было никого, кто мог бы дать им какое-то указание. Они чувствовали, что являются лишь обузой, обременительной для этого странного командования, не нуждавшегося в солдате, рвущемся в бой. Никогда не поймет этого тот, кто не видел тогда, как в поте лица, голодные, измученные солдаты шли и шли вперед, лишь бы к своим, только бы в свои части, с одним лишь желанием: чтобы кто-нибудь повел их на врага.

К трем часам дня мы приехали в Лодзь, где я разыскал штаб армии генерала Руммеля, разместившийся в Радогощи в нескольких километрах от города в каком-то дворце, расположенном в большом старом красивом парке. Здесь вокруг стояла тишина и спокойствие. Никаких караулов и постов не было. Подобные явления можно было наблюдать во время всей кампании. Преступная беспечность наших штабов и командующих. Какой-нибудь небольшой неприятельский патруль или диверсионный отряд украинских националистов, или местных немцев могли, как из мешка, повытаскивать наших командиров, попросту ликвидировать их, захватить оперативные планы и приказы, и никто бы этому не воспрепятствовал, а, может быть, даже никто бы об этом и не узнал.

Штаб армии Руммеля занимал весь обширный дворец. Здесь находились квартиры офицеров и обслуживающего персонала. Здесь же было казино (столовая) и солдатские лавочки, а перед зданием в парке стояло много различных грузовых и легковых автомобилей, санитарных машин, мотоциклов и т. п.