Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

Так что вызвать жалость к нашему герою в читателе или что-нибудь в этом роде – лучше на это не рассчитывать. Нам просто хочется познакомить читателя с Петром Степановичем и эволюциями, какие он пережил в то революционное время. Ведь потом в больших и малых городах ходило много на службу Петров Степановичей, и нам хотелось бы, чтобы они бесследно не вымерли, чтобы осталась о них память в молодом поколении. Мы, конечно, на успех нашего повествования не рассчитываем, а пишем его в порядке сострадания к Петрам Степановичам, которые дерзали в молодости также, как и великие люди, только потом у них что-то не сошлось. Но все равно, если даже они и не делали революции, так ведь отношения писали, подписывались вторыми подписями и старались так составить отношение, чтобы первая подпись соглашалась начертать свое имя, не меняя сути отношения. То есть сначала подписывается директор, а потом уже Петр Степанович. Но составлял-то отношение все равно Петр Степанович!

И если вы даже сейчас всмотритесь, товарищи и господа, в тех, что ходили с портфелями в руках и седыми висками много позднее, то так и знайте: среди них было 90 процентов Петров Степановичей!

Повторяем: жгучих приключений, происшедших с Петром Степановичем, мы здесь описывать не будем, пусть даже Петру Степановичу и приходилось круто в те дни, когда на Украину приходили большевики три раза, добровольцы раз, один раз гетман с немцами, петлюровцы, махновцы, а разных мелких банд мы и считать не станем. Но мы хотим пощадить Петра Степановича, ведь ему еще и потом предстоит повидать много интересного. А тогда… Вы же понимаете, что значит пережить все это и самому нигде активно не участвовать? Это значит: большевикам три раза руки вверх держи, добровольцам два раза, – один раз при наступлении и другой раз при отступлении; гетману руки вверх держи, петлюровцам держи и бандитам разов десять держи руки вверх.

Однажды, когда Петр Степанович за чашкой чая вспоминал пережитые ужасы, он выразился в заключение так: «Если еще будет какая-нибудь гражданская война, обязательно примкну к одной из сторон с винтовкой в руках, так будет спокойнее». Надо оправдать такую точку зрения Петра Степановича: во-первых, если пристать к одной из сторон, нервы остаются целей, а во-вторых, – самолюбие не страдает. А то разве легко: «Стой, сволочь! Руки вверх!! Ты, тра-та-та-та, кому сочувствуешь?» «Вам», – отвечал в таком случае Петр Степанович. «Врешь, сволочь!» Пока докажет Петр Степанович, что он сочувствует тому, перед кем руки вверх держит, то могут раз пять в морду звездануть, приклада дать, сапоги снимут, да и мало ли еще чего может случиться. Еще ничего было бы, скажем, один раз поднять вверх руки, два раза – от силы, а то подымай всякому, кто только сильно кричит и перед самым носом обрезом вертит. Да надоест же, наконец, и сочувствовать! Пусть уже подымают руки вверх обыватели, их такая доля, но войдите в положение Петра Степановича: человек он образованный, знает себе цену и, вдруг, налетает в городок шайка махновцев на десять минут, и изволь перед этой грубой силой руки вверх подымать, сочувствовать… «Кому сочувствуешь?» Кому же прикажете в таком случае сочувствовать? «Конечно же, вам!» И Петр Степанович сочувствовал, сочувствовал всем, кто задавал такой вопрос, кто сильно кричал и вертел неистово обрезом перед самым носом.

Конечно, Петр Степанович и в это сложное время не перестал размышлять о мертвой и живой природе, но, скажем прямо, тогда нашему герою с его атомами и электронами пришлось прямо-таки круто. Главное, слушателей подходящих не находилось. Петр Степанович слушателю – про закон Архимеда в кристаллическом его виде, а слушатель занят в это время соображениями: входит ли в паек махорка? Что ты будешь делать!

И вот Петру Степановичу пришлось временно почти забросить законы природы, ибо сама жизнь заставляла его терять свое время на наблюдения явлений социального порядка.

Начать с того, что Петра Степановича белогвардейцы, когда в 1919 году заняли Харьков, арестовали и посадили в тюрьму, в харьковскую каторжную тюрьму, по подозрению в коммунизме. Это было нелепо, совершенно нелепо, даже офицер, поручик Кашпер, был недоволен, когда его привели.

– Хлопнули бы по дороге, а то возитесь с идиотом!

Мы, конечно, не беремся описывать тогдашнее душевное состояние бедного Петра Степановича и даже недовольны, что связались с таким беспокойным героем. Если бы с самого начала знали, что Петр Степанович попадет в такой переплет, то лучше было взять другого героя, более спокойного и без таких ужасных приключений. Но, с другой стороны, позднее выяснилось, что с этим арестом Петру Степановичу безумно повезло, так что, пожалуй, выбор мы сделали все-таки неплохой.

Тогда же и сам Петр Степанович не догадывался о своей удаче и клял себя за неосторожность. Так ли уж необходимо было ему выступать на тех студенческих сходках? Только сейчас мы вспомнили, что когда Скоропадский, а вернее Деникин, захотели мобилизовать студентов, то Петр Степанович, во-первых, яро выступал на сходках, был, так сказать, против мобилизации, а во-вторых, он прапорщика Васильева один раз вытолкнул за двери под звонкие сочувственные аплодисменты студентов во время сходки, ибо Васильев вел себя уж больно нахально: то в одиночку пел «Боже, царя храни!», то кричал, что только «сволота может быть настроена против Деникина» и т. д. Вот Васильев теперь и сводит счеты, а мы изволь все это описывать!

Петр Степанович вообще хотел уехать из Харькова с Кириллом Петровичем на время, пока деникинская власть не устаканится, а потом бы вернулся, он уже знал, что первые дни после смены власти – самые беспокойные. Так их тут же, прямо в поезде, задержали чеченцы, вывели на платформу и велели показать документы. Кирилла Петровича, как человека уже немолодого, опустили, а Петра Степановича забрали с собой, даже вещи не позволили взять. Кирилл же Петрович так и остался на платформе, потому что поезд уже ушел.

Петра Степановича чеченцы отвели снова к вокзалу, сдали его под расписку поручику Кашперу и, препроводив в полуподвальное помещение с решетками, специально, еще при становых приставах, предназначенное помещение, ушли. Петра Степановича, видать, считали большим преступником, ибо приставили двухчасовых: одного в помещении, вместе с Петром Степановичем, а другой начал ходить под окнами, заглядывая сквозь решетки. Только тут Петр Степанович пришел в себя, так сказать, начал осмысливать происшествие.

– Ходить нельзя по камере, а то прикладом шмагану! – заявил вдруг часовой, солдат, что сидел в одной комнате с Петром Степановичем,

– Почему?

– Не разговаривать!

– Может вы закурите! – вежливо предложил Петр Степанович.