Варлен Стронгин - Александр Керенский. Демократ во главе России

Глава вторая

Детство в Симбирске

Александр Федорович Керенский в своих мемуарах называл Симбирск, где он родился, городом консервативных землевладельцев, где уклад и образ жизни горожан если и менялся как-то, то медленно и незаметно. Из волжских городов он был, пожалуй, самым небольшим, чуть больше или меньше Костромы. Здесь не было толчеи саратовских улиц, шума и чудес разудалой ярмарки, пьяных песен, доносящихся из трактиров, разбросанных вдоль спусков к Волге, здесь не было суеты казанских площадей, студенческих споров, переходящих иногда в веселое застолье, иногда в драку, здесь не было гонок на пролетках с заезжими купчиками… С большими волжскими городами Симбирск роднила величественная вольная река, еще не загаженная мазутом (даже у пристани и складов), отходами заводов и фабрик, не цветущая, как ныне, ядовитой зеленью в самый разгар лета.

Волжское приволье именно тут, в маленьком городке и рядом с ним, дало жизнь знаменитым писателям: Николаю Михайловичу Языкову, Дмитрию Васильевичу Григоровичу, Ивану Андреевичу Гончарову, великому историографу России Николаю Михайловичу Карамзину, которому еще до рождения Саши Керенского был установлен памятник. Карамзин был вылеплен во весь рост и облачен в античные одежды, что должно было символизировать его вечность и героизм, присущие великим деятелям древности.

Казалось, консерватизм города помешает вылиться наружу революционному буйству, заложенному в некоторых людях, но не тут-то было… Начнем с нашего героя. Саша Керенский родился 22 апреля 1881 года в семье директора мужской гимназии и средней школы для девочек. Отец его, Федор Михайлович, происходил из семьи бедного приходского священника в полузабытом богом городке Керенске, берущем название от протекавшей там речки Керенки. Окончил духовное училище, затем семинарию, что позволило поступить ему в Казанский университет – в то время одно из лучших в России высших учебных заведений. Получив диплом по специальности «история и классическая филология», был оставлен на работе в университете. Одновременно был приглашен преподавателем на Высшие женские курсы, где встретил и полюбил студентку Надежду Александровну, вскоре ставшую его женой. В 1872 году супруги переехали в Вятку. Там Федор Михайлович был назначен директором гимназии. Через три года в их семье появился первый ребенок – Наталья, затем через каждые два года родились Елена и Анна, а Александр и Федор – уже в Симбирске. Семья считалась благополучной. И Федор Михайлович получал немалое жалованье, и за Надеждой Александровной – дочерью начальника топографической службы штаба Казанского военного округа – вышло богатое приданое.

Симбирская гимназия, во главе которой стал Федор Михайлович, считалась одной из образцовых в России. Жизнь семьи протекала бы при полной безмятежности и благоденствии, если бы не болезнь Саши – туберкулез бедренной кости. Опасное заболевание и трудноизлечимое. Пришлось носить тяжелый, кованый сапог с привязанным к каблуку дополнительным грузом, что-то похожее на неусовершенствованный аппарат известного хирурга нашего времени курганского доктора Илизарова. И Саша носил его – скрепя зубы, не жалуясь на боль, на тяжесть, проявляя удивительное для шестилетнего ребенка упорство в преодолении недуга.

Труднее для него, от природы живого и подвижного, было лежание в кровати. Он считал это сущим наказанием, спасаясь чтением книг, которое со временем стало для него привычным и любимым делом. Он проглатывал книгу за книгой: исторические романы, путешествия, научные брошюры, рассказы об американских индейцах… Он познал обаяние Пушкина, Лермонтова и Толстого, не мог оторваться от «Домби и сына», проливал горькие слезы над «Хижиной дяди Тома»…

Здесь сделаем отступление от воспоминаний Керенского о своем детстве, отметив редкое для маленького ребенка переживание и сострадание к бедным, униженным людям. Няня Пушкина – Арина Родионовна – рассказывала будущему поэту русские сказки, напевала народные песни, оказав благотворное влияние на развитие души и характера мальчика. О ней часто вспоминал великий поэт. Не забыл свою няню – Екатерину Сергеевну Сучкову, бывшую крепостную, неграмотную, но тем не менее преподавшую ему в детстве хороший нравственный урок христианства, – и Александр Федорович Керенский. Ее рассказы о крепостной жизни рождали в душе мальчика множество вопросов о сути несправедливого отношения людей друг к другу, доходившего до издевательства. Однажды весной из местной тюрьмы вооруженные солдаты вели к причалу партию заключенных, приговоренных к ссылке в Сибирь. Когда Саша и его младший брат увидели наполовину обритые головы осужденных и услышали звон кандалов, то в страхе бросились бежать. «Вы куда? Неужто и в самом деле боитесь, что они обидят вас?! – вслед убегающим мальчикам прокричала няня. – Лучше пожалейте несчастных. Нам ли судить и осуждать их? Ради Христа, будьте добры к ним». Затем обратилась к Саше: «Ну-ка, Саша, вот я сейчас куплю калач, а ты подойди к солдату, тому, что впереди, и попроси, чтобы разрешил отдать калач несчастным. И радость придет не только к ним, но и к тебе».

Преодолевая несусветный страх, мальчик дрожащей рукой протянул калач каторжнику. Потом чувствовал себя едва ли не героем. Вспоминал, что они с братом «очень любили христианские праздники – в Благовещение выпускали из клеток птиц». Саша не мог забыть мгновения, когда впервые увидел изображение Христа, «словно прозрачного, в падающих на него лучах света, и живого».

«Мальчиком Владимир Ульянов тоже, наверное, смотрел на это распятие и, быть может, в душе посмеивался, сохраняя благочестивое лицо, если, конечно, верить его собственному рассказу о том, как он в четырнадцать лет выбросил в мусорное ведро свой нательный крест. Что касается меня, то в моих чувствах никогда не было двойственности. В детстве был очень религиозен. Образ замечательного человека, пожертвовавшего своей жизнью на благо других и проповедовавшего лишь одно – любовь, – стал источником моей юношеской веры, которая позднее воплотилась в идею личного самопожертвования во имя народа. На этой вере зиждился и революционный пафос – и мой, и многих других молодых людей того времени. Конечно, в религиозной вере была и официальная сторона, казенную сущность которой выражал Святейший синод – бездарный бюрократический аппарат. Своей борьбой с инакомыслием, своим бездушным отношением к нуждам людей он лишь укреплял позиции атеизма. Но в детские годы я не знал об этой стороне церкви».

Одно из радостных воспоминаний детства – выздоровление, полное, после чего Саша вновь стал жизнерадостным мальчишкой. Но перенесенная болезнь, испытание мучительной болью, пережитое впечатлительным ребенком, в чем-то меняют его сознание. Он это чувствует сам: «В глубине души я стал ощущать, что все, что окружало и окружает меня, все, что происходило со мною, изначально связано с Россией: красота Волги, вечерний звон, архиерей, торжественно восседающий в карете, запряженной четверкой, лошади, каторжники в кандалах, хорошенькие маленькие девочки, с которыми я ходил в танцкласс, оборванные, босоногие мальчишки, с которыми играл летом, мои родители, детская, няня, герои русского эпоса, Петр Великий… Я стремился понять сущность того, что раньше считал очевидным. Однажды майским днем освободившаяся от ледяного плена Волга казалась безбрежной. Покоренный открывшейся красотой, я испытал ощущение ликующего восторга, которое почти достигло состояния духовного преображения. И вдруг, поддавшись безотчетному чувству страха, я опрометью бросился бежать. Этот момент стал решающим в выборе духовного пути, которому я следовал потом всю оставшуюся жизнь».