Максим Свириденков - Полковник Касаткин: «Мы бомбили Берлин и пугали Нью-Йорк!». 147 боевых вылетов в тыл врага

Мое личное осознанное знакомство с Иваном Дмитриевичем состоялось примерно в тот же период. Помню, я ловил рыбу под мостом: громадных таких пескарей, каких сегодня уже и не водится. И вдруг напротив меня уселся какой-то мужик, пожилой, как мне показалось тогда. Мы рыбачили, переговаривались. И тут он спросил: «Чей будешь?» А я всегда «спекулировал» бабушкой, сразу принимал позу и говорил: «Я внучек Елены Ивановны». — «Внучек Елены Ивановны? Так чего ж ты молчал, такой-сякой!» Так завязалась наша беседа и знакомство.

А после четырехлетки я избрал тот же путь, что и моя сестра Валя. Она продолжила обучение в сытинском приюте. Тем более что после восьмого класса можно было уже поступать на рабфак. Валя так и сделала, хотя и не сразу: окончив восемь классов, она на год осталась работать в приюте.

Мне самому, конечно, тоже на восьми классах останавливаться не хотелось. Я мыслил, что продолжу образование, когда отучусь в приюте. Учиться там оказалось довольно легко. Ребята, бывшие беспризорники, правда, были разными. Но я уже тогда умел себя поставить, и особых конфликтов у нас не возникало. Да и учился я там недолго.

Жил я в ту пору с бабушкой. Мама моя поехала в Москву, чтобы устроиться там на работу. А бабушка уже не работала, на пенсии была и сидела дома. Правда, ей и тогда не давали покоя. Чуть ли не каждую ночь раздавался стук в окно: «Елена Ивановна! Голубушка! Спаси и помилуй…» И начинался уже привычный разговор. Бабушка спрашивала: «Что случилось?» — «Да моего дурака Ивана бык на рога поднял, кишки наружу вываливаются, боюсь, что подохнет. Приезжай, выручи!» Бабушка хватала свой саквояж, «тревожный чемоданчик», как она называла его, у нее там было все: и пинцеты, и ланцеты, и банка спирта, и морфий. Мне говорила: «Ленька, каша в печке, заслонку откроешь, достанешь щи. Когда приеду — не знаю». И уезжала. Естественно, я до ее возвращения заснуть не мог. Как только вижу, что открывается дверь, тут же к ней: «Бабушка, ну что там?» — «Ой, не знаю, тяжелый случай. Бык-то ему все пузо разорвал. Мало того, что на рога поднял, он его еще через себя перекинул. Пришлось кусок кишки вырезать. Затем промыла ему весь живот, кишки запихала обратно и зашила». Я уточняю: «Ну, жить-то будет?» — «Будет! Куда он денется!» Вот тебе и фельдшерица-акушерка. Полостные операции делала, как хирург. Причем уже на пенсии числилась… Хотя куда было людям деваться еще? До Подсолнечного-то сорок километров, вот и шли к моей бабушке.

Мама моя, как я уже сказал, в это время работала в Москве. Ей, конечно, тяжело приходилось, чтобы подходящее жилье недорого снять. Но она нашла частную квартиру в Перово, это под Москвой, две или три остановки до столицы. Обустроилась там немного и меня вызвала к себе. Я переехал, и уже пятый и шестой классы окончил в перовской школе. Тогда же и познакомился с отцом, хотя и при очень несчастных обстоятельствах. Был самый обычный день, и я ждал, когда мама вернется с работы. Но вместо мамы приехал отец и еще одна бывшая помещица тетя Саша Пегова (она как раз из Радумли, а мама часто у нее ночевала, дружила с ней, они однолетки были). Я открыл им дверь и почувствовал: что-то произошло. Кричу с порога: «Что такое?» А тетя Саша сразу и говорит мне: «Ленька… — заплакала, — мама твоя умерла». Я остолбенел: «Что?!» — «Вот, — говорит сквозь слезы, — пошли мы с ней. С крыльца она сходила, схватилась за сердце, упала… „Скорая помощь“ подъехала… Но ничего не помогло».

Я в шоковом состоянии был, думал поехать обратно к бабушке в деревню. Но тут отец мне говорит: «Нет, Леонид, отправим мы тебя к моей сестре, тете Наде, в Ленинград. Она твоя родная тетка, там и будешь доучиваться». Я находился тогда настолько в подавленном состоянии, что не стал ничего выяснять, возражать. Отец между тем рассказывал: «Я уже позвонил, она знает. Только мы соберемся, сразу тебя отправим». Так я и поехал через два дня. А на похоронах матери не побывал, меня не взяли, видя, как тяжело я все переживаю.

Может, именно из-за этих переживаний мое привыкание к новому городу прошло как-то незаметно для меня. И само собой получилось, что, отойдя от происшедшего, я стал жить, как все ребята моего возраста: катался на лыжах со сверстниками с Вороньей Горы и старался не слишком часто вспоминать о коснувшемся меня горе. Соответственно, получилось, что с седьмого класса я учился в 11-й средней школе Дзержинского района Ленинграда. Это была знаменитая Anen Schule. В Ленинграде тогда были две знаменитые школы, сохранившиеся еще с петровских времен: Peter Schule на Невском и Anen Schule. Наша школа, одна из старейших в Ленинграде, была построена в 1736 году во дворе немецкой кирхи по адресу Кирочная улица, 8, — это почти на углу Литейного проспекта, напротив ленинградского Дома офицеров, а жил я рядом, на улице Чайковского, в доме 16, в 21-й квартире. В памяти почему-то до сих пор даже телефон наш домашний сохранился: Ж2-54-85.

Учась в девятом классе, я наткнулся на объявление, тогда подобные призывы были везде — и на радио, и в газетах: «Дадим сто тысяч летчиков родному государству! Молодежь на самолеты, ОСОАВИАХИМ впереди!» И я понял, что очень хочу летать. В школе мне дали направление, и я оказался в ленинградском аэроклубе. Будучи девятиклассником, я начал с изучения теории. Мне это давалось легко.

Потом к концу весны наш аэродром просох, и в начале лета мне уже разрешили летать. Сначала я выполнял полеты с инструктором, а потом и сам сел за штурвал. Тогда вместо инструктора в переднюю кабину нашего учебного «У-2» положили мешок с песком для центровки. Ох, какие это были ощущения! Я почувствовал, что небо для меня даже немножко роднее, чем земля.

В школе, несмотря на занятость в аэроклубе, проблем с успеваемостью у меня не было. Все схватывал на лету, на то и летчик! В результате, окончив десять классов, я одновременно получил и аттестат зрелости об окончании среднего образования, и пилотское удостоверение летчика ОСОАВИАХИМа. Куда я мог пойти после этого? Только в авиацию!

Глава вторая

Мечты сбылись

Начинался июнь 41-го

Вернусь немного назад, к последнему году своей учебы в школе. Вспоминается, как в актовом зале у нас проходил новогодний бал. Мы, десятиклассники, небольшой группой сидели в дальнем углу и, бурно споря, обсуждали свое ближайшее будущее. Овладев общим вниманием, заговорила моя одноклассница, бойкая девушка с косичками Муся Давыдова:

— Ребята, мы вступили в новый, 1939-й год. Летом все побежим поступать в институты, училища и ЛГУ. Давайте помечтаем, кто куда пойдет, кем будет, куда поедет. Ну, с Ленькой все ясно, — она посмотрела на меня. — Этот уже почти летчик, и от авиации его не отвернешь, а вот как остальные?