Лин фон Паль - Проклятие Лермонтова

Мариам Вахидова «доказывает», что отцом Михаила Юрьевича был предводитель чеченского сопротивления Бейбулат Таймиев, которого в России писали Тайми Биболт, он якобы совершил налет на станицу Шелкозаводская, где в имении Акима Акимовича Хастатова гостила пятнадцатилетняя Машенька Арсеньева, и забрал эту Машеньку в заложницы, точнее – в наложницы. А потом между ними вспыхнула любовь до гроба. Само собой, документальных свидетельств у исследовательницы нет никаких. Только стихи Маши Арсеньевой из альбома да стихи самого Михаила Юрьевича, из коих при старании можно вычитать все что угодно. Зато какой простор для предположений! Упоминает барышня о несчастной любви, разлуке и чужой стороне – все ясно: «запретная» любовь к абреку по лекалу мыльных опер, потом насильственный увоз в Тарханы и мечта соединиться со своим возлюбленным, осложненная неожиданным последствием – беременностью. А то, что у книжных барышень в начале 19 века мода была такая – писать в альбомы стихи о несчастной любви, так это не в счет. Зато нам вверяют как великое откровение сведения, что отчаявшаяся Машенька пыталась сгубить и себя, и будущего ребенка, травясь уксусом. И что пила она этот уксус регулярно на протяжение шести лет – с 1811 года, когда почувствовала утолщение живота, и до 1817 года, когда отрава наконец-то подействовала.

Самое смешное, что исследовательница сама себе противоречит: захотела бы Машенька расстаться с жизнью, так хлебнула бы не разведенный уксус, а эссенцию, столовый же уксус барышни использовали совсем для иных целей – считалось, что это лекарственное средство делает кожу белой и матовой. Его, чего греха таить, пили еще в начале следующего века, и все для тех же целей. Правда, в ту эпоху к уксусу для наведения особой изысканности и утонченности добавляли еще и атропин – закапывали в глаза, чтобы блестели, а зрачки делались огромными. Красота, как всем известно, требует жертв. Откуда, кстати, Мариам Вахидова почерпнула «уксусную историю»? Из книги о Лермонтове Татьяны Толстой! Из… художественного произведения. И даже процитировала, что Машенька «пила иногда рюмочками уксус и говорила, вздыхая, что от этого скорей можно умереть». Ну, если шесть лет – это «скорей», о чем тогда вообще речь? Спорить с такими «фактами» смысла нет.

Правда, другие версии бастардства Михаила Юрьевича ничем не лучше. Уважаемый лермонтовед Владимир Захаров нашел в бумагах своего покойного учителя В. А. Мануйлова неопубликованную статью с заманивающим названием «Лермонтов ли Лермонтов?». И, конечно же, опубликовал. Статья была связана с фольклорным материалом, собранным в Тарханах еще в тридцатые годы минувшего века. Местные крестьяне, ни один из которых не мог бы помнить Лермонтова, поскольку столько не живут, рассказывали, что слышали будто бы Лермонтов на самом деле родился не от своего отца-дворянина, а от кучера, которого барышня сильно полюбила. Правда, о годе рождения крестьяне ничего не говорили и официальную дату не оспаривали. А про кучера, в имени которого путались, говорили, что, как только помещица Арсеньева поняла, что ее дочка беременна, кучера сразу погнали вон. Машу, чтобы грех покрыть, тут же выдали замуж. Никаких документальных подтверждений «кучерской версии» тоже конечно же нет и не может быть. Да и рассказывали Мануйлову эту историю не старцы, которые могли бы знать ее в пересказах отцов и матерей, а… тарханские школьники. Иными словами, дошла она даже не через третьи, а, наверное, через десятые руки…

Еще один вариант темной тайны рождения поэта озвучили Савелий Дудаков и израильский ученый Моше Надир (псевдоним Ицхака Райза) – они сделали отцом поэта личного врача Елизаветы Алексеевны Ансельма Леви (или Левиса, как тогда писали). Французский еврей Леви якобы пользовал не только Елизавету Алексеевну, но и Марию Михайловну. Получается, Арсеньева была не так строга к согрешившему с ее дочерью доктору, если не прогнала его прочь. Напротив, он с младенчества лечил и маленького Мишу, только права не имел признаться, что он – его настоящий отец! Моше Надир считает, что без доктора не обошлось: он предлагает посмотреть на портреты отца и матери поэта, чтобы убедиться – нет, не Юрия Петровича сынок. И по цвету кожи, и по цвету глаз и волос – француз, испанец, итальянец, еврей, но не русский, пусть и с предками шотландцами в седьмом колене. Вероятно, желание сделать из мсье Леви отца поэта возникло из-за внешности доктора: маленький, страшненький, с бородавкой на носу и подслеповатый… А то, что, по воспоминаниям современников, взяли его в дом уже после рождения ребенка, – так это мелочи…

Сами понимаете, в свете подобных изысканий проверенная официальная версия со скоропалительной помолвкой и последующей, не отраженной документально, свадьбой Марии Михайловны Арсеньевой и Юрия Петровича Лермонтова представляется вполне убедительной. И надо обладать удивительно извращенным умом, чтобы поверить в отцовство врача, кучера или же абрека. Конечно, истории неравной любви случались и при жестких сословных границах, характерных для начала 19 века, но… не с этими персонажами. Романтическая трагедия страсти к горцу? Усадебная драма любви к ученому доктору? Пошлый водевиль увлечения девицы кучером? Мария Михайловна Арсеньева была девушкой совсем иного толка.

Машенька. Любовь – причина смерти

Машенька была всего на четыре года старше Пушкина. Из тех дворянских барышень, которые запоем читали французские романы, музицировали на фортепьяно и рукодельничали. Красавицей она не была. Большеглазая, бледная, темноволосая. Задумчивая. Как писал о ней Висковатов: «Марья Михайловна, родившаяся ребенком слабым и болезненным, и взрослой все еще выглядела хрупким, нервным созданием». В начале 1810 года, когда в Тарханах давали рождественское елочное представление, девушку постиг страшный удар: она потеряла отца.

Елизавета Алексеевна была женщина упорная, напористая и бескомпромиссная. Первый ребенок в многодетной семье Алексея Столыпина – друга, как он любил хвалиться, самого графа Орлова. Елизавета Алексеевна была высокая, дородная, крепкая и с совершенно мужским характером. От отца она унаследовала редкую практичность и здравомыслие. Муж ее, Михаил Васильевич Арсеньев, был натурой иной – широкой и увлекающейся. Трудно сказать, была ли между супругами любовь изначально или же, как большинство браков, и этот был заключен по расчету, но, скорее всего, девицу Елизавету отец выдал за друга молодости Василия Арсеньева, чтобы породниться с человеком, к которому питал самые искренние чувства. В молодости братья Арсеньевы и Столыпин служили вместе, только Арсеньевы в службе так и остались, а Столыпин занялся хозяйством и сделал большие деньги на производстве спиртного. Тогда это мероприятие именовалось винными откупами. С друзьями Арсеньевыми отец Елизаветы не порывал, они нередко встречались, благо имения находились в относительной близости. Молодой чете было куплено новое родовое гнездо – Тарханы, имение продавалось по дешевке.