Бернар Фоконье - Флобер

В детстве Гюстав был прелестным ребенком. Когда же он вырос, то сохранил приятную внешность до той поры, пока излишняя полнота и ранняя лысина не начали прибавлять ему возраста. Однако в юношестве он был необычайно хорош собой. Вот что 4 октября 1846 года он написал Луизе Коле: «Видели бы вы меня лет десять назад! У меня были тонкие черты лица, о чем теперь приходится только с сожалением вспоминать. Мой нос не был таким мясистым, как сейчас, а лоб был совсем лишен морщин. <…> Можете ли вы себе представить, что, когда я был ребенком, знатные дамы приказывали кучеру остановить карету, чтобы взять меня на руки и поцеловать? Однажды герцогиня де Берри, находившаяся проездом в Руане, совершала прогулку по набережной. Она увидела меня в толпе, когда отец приподнял меня над головой, чтобы я мог лучше рассмотреть проезжавший мимо кортеж. Она приказала остановить карету, чтобы лучше рассмотреть меня и поцеловать».

И вот осенью 1832 года этот прелестный ребенок поступил в восьмой класс Королевского коллежа[12] Руана. Вначале в качестве ученика, живущего дома, а затем в марте следующего года он был переведен на полный пансион, несмотря на то что коллеж располагался не так далеко от его родительского дома, всего в каких-то двух километрах…

В наши дни трудно себе представить, каким был коллеж, учрежденный Наполеоном. Это были одновременно учебное заведение, казарма и тюрьма. Ученики носили одинаковую форменную одежду, преподаватели — профессорские мантии. Дети писали диктанты на коленках, дрожа от холода в неотапливаемых классных комнатах. Но особенно мрачными были ночи. За мальчиками присматривал надзиратель. Он совершал свой ночной обход с фонарем в руках. Его шаги, раздававшиеся в зловещей тишине, наводили ужас. Вот что писал Гюстав несколько лет спустя в повести «Ноябрь», биографическом произведении, где он рассказывает о своих первых годах обучения: «Насколько мне было тоскливо и неуютно в этом унылом коллеже, настолько меня обуревали мечты о наполненной яркими событиями жизни. Я жаждал действий и приключений. Мне хотелось познать всё и сразу»[13].

В такие хмурые дни, когда всё или почти всё запрещено, с особой силой разыгрывается воображение, самые смелые мечты принимают характер навязчивой идеи. Они подкреплены «последней экспансией романтизма, наконец, дошедшего до нас»[14]. Как только заканчивались классные уроки, ученики спешили разойтись по спальным комнатам, где каждый предавался своим любимым занятиям: чтению книг, курению в туалете, мастурбации.

Гюстав был прилежным учеником. На втором году обучения в лицее он получал хорошие оценки по латыни, французскому языку и географии. Совсем скоро у него формируется критический взгляд на человечество вообще и на общество в частности. И мрачная мысль о том, куда катится этот мир, с годами укрепляется в его сознании все больше и больше. В одиннадцатилетнем возрасте, когда король Луи Филипп прибыл с визитом в Руан, он пишет: «До чего же глупы эти люди, до чего же ограниченный и тупой народ!.. Бежать толпой, чтобы увидеть короля, голосовать за 30 тысяч франков на проведение празднеств, выписывать за 3500 франков музыкантов из Парижа, расшибаться в лепешку. Ради кого такое усердие? Ради какого-то короля!»[15]

Между тем преподавание учебных дисциплин в коллеже к тому моменту, когда в него поступил Флобер, претерпело существенные изменения по сравнению с предшествующими годами. До 1830 года вся система образования строилась на углубленном изучении латыни. После падения династии Бурбонов и изменения государственной политики коллеж не остался в стороне от новых веяний и тенденций, в частности от романтизма, распространявшегося уже полвека по Европе. Конечно, еще не настало время для изучения произведений Шатобриана или Виктора Гюго, однако в коллеже уже ввели такие предметы, как литература и история. Они особенно легко давались Гюставу. Как это часто происходит при формировании творческой личности, один из преподавателей на ранней стадии обучения оказал особое влияние на Гюстава. Об этом известно от Герберта Лоттмана, который подробно изучал этот персонаж[16]. Оноре Генрих Гурго, или попросту Дюгазон, тридцатилетний преподаватель грамматики, был учителем Гюстава на протяжении трех лет. Человек блестящего ума, строгий и методичный, он не проявлял жесткости, наказывая учеников за нарушение дисциплины, в чем его упрекало руководство коллежа. Своему юному ученику он прививал вкус к красоте в области литературной словесности и в особенности к стилю. Безусловно, Флобер обязан именно этому преподавателю тем, что позднее на литературном поприще демонстрировал особую «грамматическую красоту фразы», отмеченную Марселем Прустом[17], не особенно заботясь о соблюдении установленных грамматических правил. Под крылом этого благосклонного к нему учителя Флобер раскрыл свой писательский талант в сочинениях на темы, которые было принято предлагать ученикам в соответствии с действовавшими в те времена правилами: в XIX веке молодых людей учили писать сочинения, полностью имитируя своих преподавателей.

Через несколько лет (ему было двадцать) Гюстав в письме своему любимому учителю поделился сомнениями по поводу будущей профессии адвоката, а также сообщил о своем настоящем призвании: «Я подошел к решающему моменту: надо отступить или идти вперед. Мой час настал. Это вопрос жизни или смерти. Когда я приму решение, ничто уже меня не остановит, даже если меня осудит или поднимет на смех весь мир»[18].

ПЕРВЫЕ ЮНОШЕСКИЕ ВЛЮБЛЕННОСТИ

Когда в 1835 году Флобер перешел в четвертый класс, в его жизнь входит новый учитель, на этот раз преподаватель истории. Его зовут Адольф Шерюэль. Он приобрел некоторую известность как автор «Словаря установлений, нравов и обычаев Франции». Кроме того, он занимался таким неблагодарным, но хорошо оплачиваемым трудом, как редактирование школьных учебников. Это был еще довольно молодой человек. Благодаря своим глубоким и всесторонним знаниям он пользовался большим авторитетом. Если Гурго-Дюгазон внес огромный вклад в развитие литературных способностей Флобера, Шерюэль привил ему любовь к истории. Первый литературный опыт Гюстава был связан с исторической темой. История настолько заинтересовала Флобера, что впоследствии он не раз черпал свое вдохновение в историческом материале. Глубокий смысл и художественная выразительность его последующих произведений, от «Саламбо» до «Трех повестей», обязаны истории. В пятнадцатилетием возрасте Флобер с головой погрузился в исторический материал, предоставивший поистине неисчерпаемые возможности для пера писателя. В 1836 году, несомненно, под впечатлением произведения Дюма «Изабо де Бавьер», он начинает писать «Две руки на короне». Первые шаги на литературном поприще Гюстав сделал, разумеется, прямо или косвенно подражая авторам бесчисленных книг, которые он буквально «проглатывал» одну за другой. Такие известные авторы мемуаров, как Комминс или Фруассар, так же как начинавшие, но уже почувствовавшие вкус славы Мишле, Гюго и Дюма, стали не столько литературными кумирами, сколько примером для подражания целому поколению писателей.