На крейсерах «Смоленск» и «Олег» - Борис Карлович Шуберт
Лейтенант С[лучевский]
Начало военных действий между Россией и Японией, равно как и окончание их, застали меня вдали от родины, первое – на островах Атлантического океана, второе – на островах Тихого. За этот промежуток времени мне случилось возвратиться в Либаву на учебном корабле, затем плавать на вспомогательном крейсере, посланном для поимки пароходов, везущих грузы военной контрабанды в порты Японии, и, наконец, на боевом крейсере, состоявшем во второй эскадре Тихого океана. На последнем я участвовал в бою при Цусиме, после которого пробыл в Маниле до ратификации мирного договора и на нем же вернулся в Россию в марте текущего (1906-го. – Прим. ред.) года.
За время этих плаваний я вел краткий конспект всего того, что мне казалось интересным и достойным внимания, и теперь на досуге, пользуясь имеемым материалом и услугами памяти, описал свои впечатления за минувшие два с лишним года.
Считаю своим долгом заметить, что в изложении происходивших перед моими глазами событий я брал их такими, какими они мне представлялись, не считаясь с причинами, их вызвавшими. Поэтому многие факты, выставленные в моем рассказе, благодаря их всестороннему позднейшему освещению, уже усвоены читающей публикой в более полной форме, чем та, которая предлагается мною. Но я и не преследовал трудной задачи исследования и критики событий и, рассказывая о них, прошу читателя войти в положение простого участника-исполнителя, каковым я был в минувшей эпопее.
Русское общество уже более или менее знакомо с действиями нашего флота во время минувшей войны. Я пополняю эти сведения воспоминаниями о плавании на одном из вспомогательных крейсеров, вышедших из Черного моря, в июне 1904 г., о действии которых, наделавших в свое время столько шуму во всем мире, до сих пор было так мало известно. Затем, касаясь 2-й эскадры Тихого океана, о пребывании в которой, несмотря на всю тяжесть службы, у меня сохранились самые светлые воспоминания, я не мог не остановиться на личности командующего эскадрой, адмирала Рожественского.
Людской суд над человеком, не оправдавшим ожиданий общества, неумолим, какова бы ни была причина его виновности. Старая восточная поговорка говорит, что «пока ты богат, знакомых у тебя полна поднебесная, обнищай – и все тебя оставят», и меня поражает, как верно эта печальная правда сказалась в данном случае. Но мы, почти вся без исключения молодежь эскадры, любили своего начальника и высоко ценили его. Решительность адмирала, его строгость, прямота и честность, связанные с истинным благородством, качества редкие в наш век и привлекающие всякого, завоевали и наши сердца. Адмирал был далек от искания популярности, и нашел ее: он был суров, за массой дела, только при экстренных случаях объезжал суда – он привлек наши симпатии и всякое краткое посещение им корабля, малейшая благодарность, давали нам новые силы переносить тяжесть похода. С ним, казалось, ничего не было невозможного – судьба решила иначе…
Тяжело было нам, пережившим ужасный погром, мириться с сознанием, что теперь все погибло, но мы никогда не забывали бывшего своего командующего, теперь тяжело раненного и уже в плену испытавшего на себе всю горечь приведенной мною выше истины. Ошибаться свойственно всякому, а времена чудес миновали безвозвратно. Отчего же Рожественскому не хотят простить его ошибок и требуют от него чудес, так как только наличие таковых могло бы отвратить неминуемую гибель наших кораблей, обреченных на нее заранее целым рядом промахов, небрежных и преступных деяний за последние десять лет существования нашего флота?
Но что было, того не вернешь. Впредь надо быть умнее и приложить все усилия, чтобы доказать миру, что все постыдное, случившееся в минувшие годы, не только больше не повторится, но и в недалеком будущем, когда Россия окрепнет, придет наш черед торжествовать, и снова на нашей улице будет праздник.
Поставив себе такую цель, будущее не страшно, а заманчиво. С заветом адмирала Макарова «помни войну» и постоянной мыслью о сотнях героев, покоящихся на дне Корейского пролива и взывающих о реванше, Россия не может не вернуть с лихвой утраченного обаяния и смоет тяготеющий над нею позор!
Севастополь, июль – август 1906 г.
I
Объявление войны застало меня в Лас-Пальмасе – главном городе острова Gran Canaria группы Канарских островов. Я состоял тогда на крейсере II ранга «Крейсер», в сущности, устаревшем парусном клипере, плававшем с учебной целью, с учениками Черноморской учебной команды строевых квартирмейстеров.
В Лас-Пальмасе, или верней в его гавани La Luz, отстоящей от города в 4–5 милях, «Крейсер» находился с 14 декабря 1903 г., придя сюда с острова Мадера, и сделал этот переход почти исключительно под парусами, воспользовавшись услугами начинающегося пассата. Пользуясь удобной стоянкой и прекрасной погодой, с приходом в Лас-Пальмас было приступлено к чистке и окраске корабля с расчетом привести его к предстоящим праздникам Рождества Христова в блестящий вид, который он понемногу утратил за время предшествовавших переходов, из которых ни один не обходился без свежей погоды. Сами праздники прошли как и всегда – с традиционной елкой, командным спектаклем, приемом местных знакомых, поездками в живописные окрестности города и посещениями городского театра, – не скучно и не весело, с более частыми воспоминаниями о далеких своих, там, за океаном, встречающих праздник при других условиях и обстановке.
После Нового года возобновились занятия и учения. Бывать в городе приходилось теперь довольно редко, чему способствовала еще его отдаленность от места нашей стоянки. Поэтому офицеру, отправляющемуся в город, давались всевозможные поручения от всей кают-компании, причем непременно вменялось в обязанность привозить как можно больше иностранных газет и журналов, как местных, так и европейских, которые потом и разбирались почти нарасхват. Дело в том, что хотя на корабле и получались русские газеты, но они доходили до нас через 2–3 недели по выходу в свет, в зависимости от пароходов, и доставлялись поэтому неравномерно и неаккуратно.
Между тем, в воздухе чувствовалось что-то тяжелое, грозное. Политический горизонт заволокло черными свинцовыми тучами; непогода должна была ударить, откуда – все понимали отлично, но когда?.. С двадцатых чисел января английская печать открыто заговорила о скором столкновении своей восточной союзницы с «северным колоссом», и нисколько не стесняясь, высказывала свою симпатию первой, как вступающей в борьбу за свою свободу. Но можно ли было придавать серьезное значение этим трескучим статьям, зная любовь англичан к бряцанью оружием, не имея с другой стороны решительно никаких подтверждений из России
