Залман Градовский - В сердцевине ада: Записки, найденные в пепле возле печей Освенцима

Кроме того, это еще и ученые-историки и специалисты по другим дисциплинам, к которым составитель и переводчица не раз обращались за консультацией и советом: И. Альтман (Москва), М. Ерчиньский (Варшава), К. Зелинский (Люблин), П. Карп (Санкт-Петербург — Лондон), М. Карпова (Иерусалим), К. Кратцат (Фрайбург), С. Лопатёнок (Санкт-Петербург — Лондон), Е. Левин (Иерусалим), М. Куницки-Гольдфингер (Варшава), В. Москович (Иерусалим), Г.Г. Нольте (Ганновер), А. Ольман и Р. Маркус (Иерусалим), А. Парик (Прага), А. Полонская (Москва), Я. Савицкий (Фрайбург), Л. Смиловицкий (Иерусалим), Д. Терлецкая (Москва), Ю. Царусски (Мюнхен) и В. Чернин (Иерусалим — Москва).

Павел Полян

От переводчика

Наследие 3. Градовского представляет собой три рукописи — два дневника, которые он вел в Аушвице, и письмо, написанное незадолго до восстания «зондеркоммандо», одним из руководителей которого он был.

Попытки перевода текстов Градовского на русский язык уже предпринимались[3].

В Военно-медицинском музее в Санкт-Петербурге хранятся перевод письма Градовского, сделанный М.Л. Карпом, и довольно любопытный документ — 16-страничный машинописный текст, считающийся, согласно картотеке, переводом дневника Градовского на русский язык (переводчица Миневич; датировано 23 июля 1962 года). Он представляет собой более-менее точный перевод нескольких первых листов, за которым следует контаминация отдельных фрагментов из середины и конца записной книжки. Текст, к сожалению, недостоверен (порой переводчица явно домысливает то, чего не смогла прочесть в рукописи), изобилует ошибками и содержит огромное количество лакун, так что считать его полноценным переводом мы не вправе.

Дневник «В сердцевине ада» на русский язык переведен нами впервые.

Таким образом, настоящее издание является первым полным переводом корпуса сохранившихся текстов Градовского на русский язык. Этот корпус состоит из трех частей. Первая и третья из них в настоящем издании озаглавлены составителем как «Дорога в ад» и «Письмо из ада», вторая носит авторское заглавие «В сердцевине ада». Это документы разного объема и разной степени сохранности.

Находящееся в фондах Военно-медицинского музея «Письмо из ада» (или «Письмо потомкам») сохранилось прекрасно, его перевод достаточно точен, так что переводчику и публикатору оставалось только восстановить авторское деление на абзацы.

Там же хранится дневник «Дорога в ад». Его текст записан на 82 страницах небольшой записной книжки. Большинство ее листов исписаны только с одной стороны; на страницах с 1-й по 39-ю текст написан на каждой строке, на страницах с 40-й по 73-ю — через строчку, а с 74-й по 82-ю — снова на каждой строке. Несколько последних листов (стр. 73–79) заполнены с обеих сторон. Каждая страница насчитывает от 20 до 38 строк.

Сохранность документа посредственная: хорошо читаются только около 60 % текста на каждой странице, остальное размыто. Наибольшую трудность для расшифровки представляют верхняя часть страниц (от 2 до 17 строк) и самая нижняя строка, а также левый край всех страниц рукописи.

Авторская рукопись дневника «В сердцевине ада» утрачена, перевод выполнен по копии, сделанной после войны X. Волнерманом. Копия сохранилась прекрасно и хорошо читается: текст написан на линованной бумаге с полями, с большим межстрочным интервалом.

«Дорога в ад» и «Посреди преисподней» описывают разные события: первая — выход из гетто и путь в Освенцим, вторая — лагерную жизнь (кульминационных моментов два: ликвидация терезинского семейного лагеря и селекция «зондеркоммандо»). Рукописи различаются и по форме: первая представляет собой именно дневник, вторая — три литературных текста, написанных по мотивам лагерных событий: лирическое эссе, обращенное к луне («Лунная ночь»), драматическое описание уничтожения чешских евреев («Чешский транспорт») и психологический очерк, посвященный разделению «зондеркоммандо» («Расставание»). Все три части предварены преамбулами, при этом преамбула к первой части графически оформлена так, как будто она предпослана всему дневнику.

Вторая и третья части второго дневника написаны уже душевно больным человеком, человеком, находящимся после двух лет работы при газовых камерах на грани помешательства. «Чешский транспорт» заканчивается следующей сценой: заключенный «зондеркоммандо» сидит и долго смотрит в печку, в которой сгорают человеческие трупы (все это подробнейшим образом описано). В «Расставании» есть пространное патетическое эссе о барачных нарах. В переводе мы позволили себе несколько отредактировать эти фрагменты со стилистической точки зрения.

Градовский, уроженец Сувалок, пишет на белорусско-литовском диалекте идиша (Сувалки, как и несколько других пунктов на северо-востоке Польши, в отличие от остальных польских городов, входят в ареал распространения северного диалекта идиша). Орфографию своего текста он пытается приблизить к уже складывавшемуся в то время литературному стандарту правописания, но влияние его родного диалекта все же довольно сильно. Те части дневников, которые посвящены жизни в лагере, изобилуют немецкими заимствованиями — как в лексике, так и в синтаксисе. В текстах Градовского отразилось и особое словоупотребление, сложившееся в среде узников. Говоря об отношении лагерного начальства к заключенным, Градовский избегает по отношению к узникам слова «человек», называет их только «номер» или «хефтлинг». Часто используется слово «бокс» — отсек нар, на которых спали заключенные. Во время написания «Дороги в ад» это слово кажется Градовскому странным и непривычным, во втором дневнике — «В сердцевине ада» — оно уже употребляется безо всяких объяснений. Барак может называться словами «барак», «блок» и «кейвер» — «могила».

В публикуемом тексте отточиями в квадратных скобках обозначены фрагменты, оставшиеся для нас нечитаемыми. В угловых скобках даются конъектуры, неавторский текст выделяется курсивом. В некоторых случаях указывается количество непрочтенных строк.

Александра Полян

П. Полян. И в конце тоже было слово… (вместо предисловия)

…Последние евреи догорали.

Сияло небо, словно высший Зритель

Хотел полюбоваться на Конец.

И. Кдценелъсон. Сказание об истребленном народе

Холокост нельзя рассматривать <…> как большой погром,

как случай, когда история в своем движении поскользнулась.

Никуда не деться, приходится рассматривать Освенцим