Лилия Гусейнова - Ленин и Инесса Арманд. Любовь и революция

У нас были общие идеи, юность Владимира Ильича была посвящена революции, вся моя сознательная жизнь была посвящена ей же.

Я заметила, что люди любили смотреть и слушать Ленина. Люди шли за него на смерть, готовы были свернуть горы, готовы были свергнуть и правительство, расталкивали друг друга локтями, чтобы увидеть его хоть одним глазком. Я видела, с каким рвением и страстью он подходит к своему делу и понимала, что обратной стороной такой всепоглощающей целеустремленности был ослабленный интерес к противоположному полу, пониженное влечение. Я знала, что это частое явление в политической истории. Ему просто было не до женщин. А увидев друг друга в первый раз, у нас сразу возник невероятно сильный импульс, пробудивший в нас яркое, незабываемое чувство. Именно в этом чувстве удивительным образом сочеталась жажда революции и жажда жизни.

Я была настолько пылкой революционеркой, что сразу же стала одним из активных членов Парижской группы… Я, наверное, действительно была очень горячей большевичкой, и заражала других своими идеями, потому как вскоре около меня стала группироваться парижская публика.

Конечно, мне сразу понравился Владимир, то красноречие и желание действовать не могло не привлечь меня в нем. Но он был с Надеждой Крупской. То есть не свободен. Мне бы и хотелось проводить наедине с ним больше времени, но это поначалу было невозможно. При нем неотлучно находилась жена, рано состарившаяся, неухоженная и вдобавок бесплодная из-за базедовой болезни. Я уже тогда знала, что она не будет моей главной соперницей. Ей станет другая женщина – политика. Владимир Ильич грезил лишь о революции, и сутками напролет составлял разные манифесты и воззвания.

Но я все равно сдружилась с ними обоими и с самим Ленином и с Крупской. С этого момента началось наше тесное сотрудничество. Вскоре даже марксисты заметили, что мы трое уже перешли на «ты», а это, как оказалось, было большой редкостью для Владимира Ильича, который всем и всегда говорил «вы».

Я, действительно, стала много времени проводить в семье Ленина. Он предложил мне стать его референткой и я, конечно, не отказалась. Также я никогда не чуралась помогать Крупской и Владимиру по дому, для меня было огромной честью подать чашку кофе Владимиру. Я стала для них обоих верной соратницей и доброй подругой. Мы все очень сблизились. А я как будто проснулась от зимней спячки и снова после трагических событий ощутила вкус к жизни. Во мне было столько какой-то жизнерадостности и горячности, что я рада была делиться ею со всеми подряд и главное – быть рядом с Владимиром. Вся наша жизнь была заполнена партийными заботами и делами, и главное – я чувствовала, что я нужна Надежде Константиновне и Владимиру, и чувствовала, что они рады моему присутствию. Я много рассказывала Крупской о своих детях, показывала их письма. Мы много гуляли. Я была обучена музыке с детства и считала себя достаточно хорошей музыкантшей, я сагитировала всех ходить на концерты классической музыки, и сама играла им многие вещи Бетховена. И что более всего приятно – Владимир постоянно просил меня играть. И я была самой счастливой, исполняя для него сонаты.

Владимир как-то сказал мне:

– Ты в свои 35 – просто очаровательна! Я не мог не заметить, что в тебе – неисчерпаемый источник жизни! И эти красные перья на шляпке – словно языки пламени в горящем костре революции. А еще я не мог не заметить: зеленые лучистые глаза, внимательно-печальный взгляд, и блестящую пышную копну твоих изумительных волос. Помню, как я смутилась тогда. Мне было приятно и неловко, я почему-то всегда как будто глупела в присутствии Владимира.

В то время я боялась его пуще огня. Мне всегда хотелось увидеть его, но лучше, кажется, умереть бы на месте, чем войти к нему в комнату, а когда я видела, как он почему-либо подходил к Надежде Константиновне, если была рядом с нею, я сразу как-то терялась, и не могла вымолвить ни слова. Всегда удивлялась и завидовала смелости других, которые прямо заходили к Ленину, говорили с ним. И только по прошествии некоторого времени я немного привыкла к нему. Я так любила не только слушать, но и смотреть на Владимира, когда он начинал говорить. Во-первых, его лицо всегда так оживлялось, и, во-вторых, было очень удобно смотреть, потому что он в это время не замечал этого.

Постепенно мы стали часто подолгу разговаривать в кафе, и я видела и чувствовала, что Ленин не спускает с меня глаз. Как ему интересно разговаривать и спорить со мной. Нас все теснее связывало общее понимание идей социализма, и постепенно разгоралась взаимная и пылкая страсть.

Хотя сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что, наверное, где-то глубоко в подсознании я знала, что Владимир не бросит Надежду даже ради меня.

Ведь их объединяли общие идеалы, взаимное уважение. Нельзя сказать, что их брак был неудачным. Владимир Ильич ценил жену, сочувствовал ее страданиям из-за здоровья. А она, не жалуясь, помогала ему во всем. Вела его обширную корреспонденцию. Целыми днями она шифровала и расшифровывала его переписку с товарищами – дело муторное и трудоемкое. Все это было, и я видела это собственными глазами. И, безусловно, за такую приверженность делу и мужу я уважала товарища Крупскую. Тогда, кстати, в окружении шутили, что практичный Ленин женился на Надежде Константиновне ради ее каллиграфического почерка. Но это в действительности была только шутка – Крупская была вернейшим другом и соратником Ленина. Но тогда мне кажется, я рассчитывала на нечто большее между нами, чем просто страсть…

И каждый раз я особо тщательно подбирала наряды и духи перед встречей с ним, даже если она проходила в сугубо деловой обстановке, и мне нужно было что-то записать или принести Ленину очередную чашку кофе и легкий ужин. Хотя в быту Владимир Ильич оказался непрост. У него была железная воля, но очень хрупкая нервная система. От нервных вспышек сыпь выступала по телу. Он быстро уставал и нуждался в постоянном отдыхе на природе. Он был очень вспыльчивым, раздражительным, легко впадал в гнев и в ярость. Мучился бессонницей, головной болью, поздно засыпал и плохо спал. Утро у него всегда было плохим. Бросалась в глаза его маниакальная забота о чистоте, ботинки он начищал до блеска, не выносил грязи и пятен. Мне нравилось в нем все. И я не видела и не обращала внимания на то, когда он гневался или раздражался по пустякам. Он был для меня всем – я видела вживую своего кумира.

Период с 1909 по 1913 годы был самым спокойным в моей жизни – Владимир работал, Крупская ему помогала, я им помогала и курировала организованную Лениным партшколу в городишке Лонжюмо. Мне было безумно интересна вся эта работа, и я почти неотлучно находилась с тем, кем восхищалась и с кого брала пример. Именно Владимир Ильич в этот период времени стал всей моей жизнью. И я была счастлива.