Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев
Для семьи мое появление без предупреждения было исключительной радостью. Наша страдалица-мать, казалось забыв свое печальное вдовье положение, всю свою любовь в эти два дня моего пребывания «дома», по пути вновь на фронт, перенесла исключительно на меня, которого не видела около 5 месяцев. И вот теперь он здесь – живой, бодрый и веселый. И не только он сам, родной сын ее здесь, но с ним жива и здорова так хорошо знакомая ей его кобылица Ольга, участница всех боев «от Воронежа».
Такие, кажущиеся второстепенными детали в казачьем семействе – они очень дороги в быту семьи и захватывают всех домашних. Это означало, что их сын, внук или брат вернулся с войны не только что целым и невредимым, но он вернулся с войны даже на той же строевой лошади, на которой и ушел из дому.
Это возвращение у казаков «домой» так ярко и образно описал большой донской писатель Ф.Д. Крюков. Вот оно: «Мать, вся охваченная благодарным восторгом и счастьем, подошла к старому Зальяну и поклонилась ему в копыта.
– Спаси тебя Христос, милая лошадушка!.. Носила ты моего сыночка родимаво, служила ему верно, товарищем была и целым принесла мне его назад! – произнесла она.
И плача – взяла руками умную голову лошади и поцеловала ее в мягкие вздрагивающие ноздри».
Так расценивала наша мать мое возвращение домой и роль моей кобылицы Ольги, в седле, с тяжелыми арьергардными боями доставившей ее сына «от Воронежа и до Кубани».
Матери тогда было 50 лет. После трагической гибели нашего отца она постарела и так нуждалась в нашем сыновьем присутствии при ней, нашей моральной помощи ей.
Но какая же могла быть моральная помощь?!. Вот и сейчас: старший сын Андрей, есаул 1-го Кавказского полка, – где-то на фронте. Младший Георгий, сотник Корниловского конного полка, – также где-то на фронте. А при ней, в доме, в хозяйстве, – 70-летняя старушка, мать мужа, наша дорогая бабушка, да три дочери-подростка. На кого же опереться ей?!
Бедные наши казачки-матери! И кто поймет их бескрайнее горе в той войне, которую вело казачество «за свой порог и угол»?
На «полковом выезде» (о нем ниже), в отцовских парадных санках, мы катим с матерью к кому-то в станице. Мать, запахнувшись в теплую шаль, от радости не находит слов, что сказать мне.
– Ах, сыночек!.. Был бы жив отец!.. Как бы он был счастлив! – вырвалось у нее из души.
На Кубани, да и вообще в Казачьих Войсках, достигнуть должности командира полка в мирное время считалось редким случаем для строевого офицера. Вот это именно и сказала мать о достижении своего сына. Я на это ничего ей не ответил, но понял, насколько она была счастлива, неграмотная казачка, мать 12 детей, давшая своему Кубанскому Войску трех сыновей-офицеров.
Глубокая, неискушенная, чистая и честная станичная душа, перед которой надо преклониться и лобызать ее чистые уста и мозолистые руки трудолюбивых земледельцев-казаков и казачек.
Кучером у меня воронежский крестьянин, бывший унтер-офицер Максим – с румянцем на смуглом лице, молодецкий, расторопный и очень хозяйственный мужчина 30 лет, бросивший свой дом и семью и со 2-м Хоперским полком отступавший до самой Кубани. Обо мне за общим столом в семье он говорит только так:
– Мы с господином полковником, Федор Ивановичем, – и дальше продолжает рассказ о каком-либо случае.
На восхищение приятный русский крестьянин был этот Максим. Мать нашу он почтительно называет «тетенька» или «мамаша», и она от него в восторге. Моих сестренок-гимназисток – Надю, Фисю и Нину – он называет по именам и все завлекает их «прокатить по станице» на его черных как смоль вороных воронежских жеребцах в санках. Все в семье в восторге от Максима – хорошо сложенного физически и всегда веселого.
Возвращаясь домой, с матерью заехали в штаб Кавказской запасной сотни, временным командиром которой состоит старший урядник Михаил Егорыч Ткачев. Он был инструктором в станице молодых казаков и обучал нас, школьников, и пешему строю, и гимнастике на снарядах, и словесности. Потом был образцовым станичным атаманом. Богатый, умный, почетный в станице казак, летами чуть моложе нашего отца. Черная густая борода – округленная – была у него еще и тогда, когда он был инструктором, то есть когда ему было около 30 лет. Образный казак старых времен. Старовер. Выходец с Дона, из станицы Нижне-Чирской. С него можно было писать портрет Степана Разина.
Большой дом, штаб сотни, полон бородатых казаков-станичников. В комнате тесно от толпы, дымно, накурено, плохо пахнет овчинными шубами, в кои были одеты казаки. Все гомонят и беспрестанно курят. Командир сотни, увидев меня, скомандовал только «встать!». Все встали, но, увидев мою мать, дали дорогу и посадили ее на почетное место.
– Расскажите нам, Федор Ваныч, што на фронте? Нужно ли туда идти? – спрашивает меня под гробовое молчание Михаил Егорыч.
Все напряженно слушают меня и курят, курят без конца махорку. И когда мать, наглотавшись этого табачного чада, громко чихнула, Ткачев досадливо выкрикнул:
– Да не курите вы, анчихристы!.. Сколько раз я вам говорю об этом!
Если бы были времена Минина и Пожарского, эти воины достойны восхищения, но теперь… Я им не сказал, что они «устарели», но видел, как они боятся прихода красных и хватаются за спасительную соломинку, которую ожидали от моих слов. Я их, конечно, обнадежил, что «красные сюда не придут». Хотя тогда я и сам так верил.
Образование своей Кубанской армии их порадовало, и они считали, что общими силами мы отстоим свою Кубань. Счастлив, кто верует…
Но каково было удивление и огорчение моей матери, когда она узнала от меня, что я еду вновь на фронт, и ровно через два дня.
– Ты все, сыночек, на фронт да на фронт… посмотри, как другие! Даже соседи удивляются и говорят: «Чивой-то ваших сынов не видно дома?.. Хучь бы матери помогли в хозяйстве?.. Все на фронте да на фронте».
Что я мог ответить ей, жалкой (то есть любимой – станичный термин)? Слово «надо» было единственным для нее понятным аргументом, который для нее был равносилен закону.
В станицах глубоко вкоренилось в психологию и казаков, и их жен, и матерей, что казак для того родился, чтобы «служить Царю и Отечеству». И хотя царя убили, а Отечество – Россия занята красными, служить все же надо, а бороться против красных – в особенности.
И на мой ответ «надо» мать горестно и беспомощно покачала головой и ее добрые, уставшие плакать глаза наполнились слезами.
Бедная наша мать,
