Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи - Иоахим фон Риббентроп
Появившись в министерстве иностранных дел, Риббентроп углубил процесс «нацификации» германской дипломатической службы. По «совету» нового министра большинство чиновников вступили в нацистскую партию: к 1940 г. из 120 высших чинов 71 присоединился к ней, 11 человек пытались это сделать, но им было отказано. В своих действиях, направленных на постановку дипломатического ведомства под контроль НСДАП, Риббентроп опирался на своего ставленника Мартина Лютера, назначенного руководителем «Дойчландабтайлюнг» — подразделения, сотрудничавшего с гестапо и наблюдавшего за проявлениями политической оппозиции. Политический сыск внедрялся в дипломатическую службу, создавая тяжелую, напряженную обстановку, разлагающе действовавшую на состояние германской дипломатической службы.
Видный германский дипломат Уве фон Хассель (впоследствии участник антигитлеровского заговора 20 июля 1944 г.), характеризуя обстановку в министерстве иностранных дел, писал в своем дневнике 11 декабря 1938 г.: «…под безумным руководством Риббентропа у сотрудников не выдерживают нервы. Например, молодые, новые дипломаты обучаются в специальных тренировочных лагерях партии, что лишает их истинных знаний». Кадровая политика Риббентропа обрекала германскую дипломатическую службу на деградацию.
Тяжелая моральная атмосфера царила не только в министерстве иностранных дел, но и вокруг него. Риббентроп не скрывает в своих воспоминаниях, что ему приходилось вести непрерывную конкурентную борьбу, отстаивая свои прерогативы министра иностранных дел, против Геббельса, Геринга, Бормана, Гиммлера и других более сильных клевретов Гитлера. Даже фон Папен, сделавший так много для возвышения Риббентропа, впоследствии именовал его «шелухой без зерна».
Нередко встречаются утверждения о «зловещем» влиянии Риббентропа на Гитлера. Так, к примеру, фон Хассель пишет в своем дневнике, что Риббентроп — «человек, имеющий наибольшее влияние на Гитлера». Сам Риббентроп, напротив, подчеркивает в мемуарах, что все решения по вопросам внешней политики принимались лично Гитлером, а он, Риббентроп, якобы будучи лишь номинальным министром иностранных дел, доверенным лицом фюрера не являлся. Следует отметить, что и в ходе Нюрнбергского процесса Риббентроп, видимо желая найти для себя алиби, настойчиво проводил тезис о «демоническом» характере личности фюрера, подавлявшей окружающих.
Так ли это? Здесь мы подходим к вопросу, который, пожалуй, острее всех других определяет значение воспоминаний Риббентропа для нашего времени. Дело не в том, чтобы поделить меру ответственности за совершенные злодеяния между отравившимся и сожженным во дворе Имперской канцелярии диктатором и его подручным-дипломатом, окончившим жизнь на виселице в Нюрнберге, а в понимании того, как складывалась и вызревала политика, втянувшая мир в водоворот чудовищной мировой войны.
Символично то, что Иоахиму фон Риббентропу из всех осужденных немецких военных преступников первому набросили на шею петлю. В данном случае стечение обстоятельств словно стремилось подчеркнуть, что преступление против народов начинается с момента нарушения основного призвания дипломатии — служить щитом народов, защищающим их от военных катаклизмов. Дипломатию — орудие мира и сотрудничества народов — нацисты сделали средством подготовки войны.
Иоахим фон Риббентроп мнил себя великим дипломатом и, по свидетельству современников, не видел ничего зазорного в том, чтобы ставить себя на одну доску с Бисмарком или Талейраном. Впрочем, такая черта присуща, как правило, тоталитарным режимам, заинтересованным представить своих вождей-фюреров и их соратников чуть ли не с божественным нимбом. Читатель убедится в этом, знакомясь с той частью воспоминаний Риббентропа, где он описывает личные качества Гитлера, зловеще-комичные по сравнению с теми, какие зафиксировала бесстрастная судия-история.
Там, где текст воспоминаний позволяет сказать кое-что лестное в пользу автора, Риббентроп прямо или косвенно внушает мысль о своей «незаурядности» как политика и человека, способного тонко разбираться во всех хитросплетениях мировой политики и заранее предвидеть дипломатические шаги противостоявших Германии держав. Он старается показать себя человеком твердых, последовательных взглядов, разгадавшим с самого начала суть версальской системы, сделавшей Германию «изгоем» в европейской и мировой политике. «Незаурядность» Риббентропа как политика выразилась, пожалуй, в том, что он представлял в своих речах и выступлениях условия Версальского договора в качестве первопричины нависшей над Германией угрозы ее превращения в коммунистическую.
Риббентроп враждовал с Геббельсом, но это не мешало ему использовать в сфере внешней политики приемы и методы мастера нацистской пропаганды: чем чудовищнее ложь, тем она действеннее. Скрывая за тяготами версальской системы действительные устремления нацистской клики к мировому господству, Риббентроп настойчиво выдвигает тезис о «миролюбии» Гитлера и нацистской Германии. Он уверяет, что если бы западные державы пошли на полюбовный пересмотр Версальского договора, то войны не было бы и Гитлер «посвятил бы остаток своей жизни мирному развитию социального государства».
Такой идиллический, «вегетарианский» облик фюрера насквозь фальшив. Документы подтверждают, что война была запрограммирована Пилером еще до того, как он стал рейхсканцлером. Будучи поклонником геополитической теории Гаусгофера, согласно которой Германии требуется «лебенсраум» — «жизненное пространство», Гитлер превратил ее в центральную установку германской внешней политики. Он считал ошибочной политику Гогенцоллернов, стремившихся захватить колонии в Африке. Территориальную политику невозможно осуществить в Камеруне, писал он в «Майн кампф», она может быть реализована только в Европе. И пояснял, что имеет в виду Восток Европы, прежде всего Россию. Фюрер пытался осуществить такие замыслы, и в этом может убедиться каждый, проанализировав «рисунок» второй мировой войны.
Одним из шагов в направлении ее подготовки явилось назначение Риббентропа в Лондон в качестве посла. Вся его деятельность в Лондоне была подчинена одной цели: закрепить правительство английских консерваторов на позициях пресловутой «политики умиротворения», оборотной стороной которой был курс на политическую изоляцию Советского Союза как непременное условие осуществления планов завоевания «лебенсраума» на Востоке Европы. Что может быть убедительнее того факта, что 25 ноября 1936 г. Риббентроп в качестве посла Германии подписал с Японией Антикоминтерновский пакт, заявив на пресс-конференции, что он направлен на «защиту западной цивилизации». Уже одна эта формулировка в условиях того времени звучала достаточно ясно в плане ее политической направленности.
Если обратиться к событиям, предшествовавшим полномасштабной второй мировой войне, то простой перечень ясно показывает, куда устремлялось острие гитлеровской агрессии: аншлюс Австрии, использование судетских немцев для ликвидации независимой Чехословакии, притязания на западную часть Польши, включая Гданьск, «ползучее» проникновение в Прибалтийские страны. Ко всем этим акциям так или иначе был причастен Риббентроп.
Звездным часом Риббентропа стало подписание 23 августа 1939 г. в Москве германо-советского договора о ненападении и секретного дополнительного протокола к нему, являвшегося по сути
