Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время - Флориан Иллиес
На дворе 1802 год. Чудаковатый померанец, тощий, как щепка, с рыжими бакенбардами и волочащейся походкой, снял маленькую комнату у вдовы Феттер, рядом с крепостным рвом в Дрездене. Он называет хозяйку «мадам», ее юных дочерей «мадмузель», но они все равно смертельно обижены, потому что он никогда не говорит с ними, никуда не приглашает и не покупает на ярмарке цветы. А стоит ему открыть рот, как у него начинается паника, он не может ничего выдавить из себя, его бледное лицо краснеет, и он бывает ужасно рад, когда за день ему не приходится говорить ничего, кроме «доброе утро» и «добрый вечер», а еще лучше – только «ну»[9], отличное дрезденское слово, которое всегда подходит. Это скорее вздох, чем слово. И вот он сидит зимней ночью при свечах в своей комнатушке, хозяйка с дочерью наконец-то уснули, холодно, поэтому на нем шуба, которую ему прислали с севера родители, чтобы он не замерзал в Саксонии. Свечи, кстати, тоже с родины, прямо из родительского дома в Грайфсвальде, брат и отец делают их в своей маленькой свечной мастерской за собором. Отец хотел, чтобы Каспар Давид тоже научился этому ремеслу, но он оказался слишком неловок и постоянно обжигал себе пальцы. Поэтому вместо длинных свечей у него теперь длинные люди на рисунках. Это называется семейная традиция.
В этот мрачный зимний вечер в Дрездене Фридрих берет гравировальную иглу и царапает на металлической пластине тончайшие линии. Разумеется, он начинает с деревьев, высокие липы во всей красе, это он умеет. Перед ними руины, это он тоже умеет, он же как-никак романтик. Но затем он добавляет сгорбленную женщину и мужчину в шляпе, который неловко облокотился о колонну. Мы ясно видим, что у художника были проблемы с изображением человеческих фигур, но не понимаем, что за проблемы мучают персонажей. Видно, что оба недовольны ситуацией в целом. И только название проясняет обстановку: «Мужчина и женщина на пепелище своего дома» – так Фридрих называет эту мрачноватую работу. Причем пожар, судя по всему, был давно, потому что нет никакого огня, дыма на картине тоже нет, остатки дома кажутся древними, как будто горели пару веков назад. «Мужчина и женщина на пепелище своего дома» – зачем вообще рисовать что-то настолько унылое? Нечего потом удивляться, что никто не хочет это покупать!
Спустя несколько лет он снова рисует сгоревший дом. Этот мотив не отпускает его. На этот раз маслом, и на этот раз с огнем. И с дымом! Дым тянется по всей картине, делает ее мрачной и загадочной. К сожалению, на картине и без того ночь, почти ничего не видно, апокалиптический пейзаж. Тлеют обугленные стропила. На переднем плане темные, кривые деревья, едва освещенные огнем. На заднем – церковь, она не пострадала. На этот раз Фридрих обошелся без людей, он понял, что они никак не идут на пользу его работам. Тем не менее это очень странная картина. В ней нет магии, чего-то не хватает. В ней нет неба.
* * *
Сто лет спустя, 10 октября 1901 года в предвечерних сумерках сгорает родной дом Каспара Давида Фридриха в Грайфсвальде, на Ланге Штрассе, 28. «Мужчина и женщина на пепелище своего дома» с гравюры Фридриха 1802 года – теперь это внук Адольфа, брата Фридриха, внука зовут Адольф Вильгельм Ланггут, и его жена Тереза. Пожар начался около пяти часов вечера, когда в галантерейной лавке, бывшей свечной мастерской в передней части дома, при варке мастики для пола огонь перекинулся на емкость с бензином и та сразу взорвалась. Огонь распространился на лестницу и далее, «благодаря множеству горючих материалов», на верхние этажи. Что это были за горючие материалы, об этом «Грайфсвальдский ежедневник» вежливо умалчивает. Когда на рыночную площадь прибыли первые пожарные расчеты, задняя часть дома была уже охвачена огнем. Десятки пожарных непрерывно льют воду из восьми шлангов на горящий дом. Небо над Грайфсвальдом светится, тучи стали розовыми. Из-за сильного задымления пожарные не могут войти в дом, им приходится тушить снаружи и без конца поливать пламя водой. Несмотря на их усилия, передняя часть дома сгорает полностью, и пожарные пытаются защитить соседние здания, чтобы пожар не распространился по узкой улице и, самое главное, не возникло угрозы расположенному рядом собору. Всё точно так же, как на картине Фридриха «Горящий дом»: на переднем плане обугленные остатки стропил, на заднем – нетронутое великолепие старинного собора.
Через три часа пожарные уезжают; они сделали всё, что смогли. Весь город пахнет дымом и гарью, из остатков дома поднимается пар. Полиции пришлось вмешаться и прогнать зевак, один из которых со своим сыном-подростком возмущался и требовал, чтобы ему дали получше рассмотреть пожар. «Грайфсвальдский ежедневник» сообщает, что полиция зафиксировала их имена.
Вот только никто не зафиксировал, что среди «горючих материалов» на втором этаже здания находились и девять картин Каспара Давида Фридриха из семейного собрания. К 1901 году художника в Германии совершенно забыли, ни в одном государственном музее нет его картин, да и в своей померанской семье он теперь считается всего лишь странным предком-живописцем, который когда-то сбежал из своего ганзейского города в Саксонию, потому что был слишком неуклюж для мыловарения и изготовления свечей.
И только Альфред Лихтварк[10], директор Гамбургского Кунстхалле, осознаёт уникальность картин блудного сына померанской семьи. Когда он в 1902 году во второй раз приезжает в Грайфсвальд, чтобы купить у наследников картины для своего музея, его ждет шокирующее известие: «Часть картин Фридриха, к счастью, не самые лучшие, сгорели после того, как я видел их осенью. Я искал дом на Ланге Штрассе, но вместо него стоит новостройка. Хозяин отвел меня в кладовку, там хранилось то, что осталось после пожара. Их уже не спасти. Мне было больно смотреть. Рама и холст не пострадали, но слой краски не выдержал жара». После пожара картины покрылись пузырями ожогов, обуглились, краска повсеместно растрескалась, девять картин выглядят как лунный пейзаж, темно-серый, усыпанный кратерами. Погибли очень специфические, семейные картины Фридриха: два портрета его жены Каролины, один на лестнице, второй со светильником в руке, потом изображение Нойбранденбурга, родного города его матери, со Старгардскими воротами, еще пейзаж с темно-зеленым ущельем Уттевальдер-Грунд под Дрезденом, в котором он однажды скрывался шесть дней, когда к городу приближались войска Наполеона. Еще там были пейзаж из Гарца, пейзаж с Рюгена, корабль у берега под
