Владимир Антонов - Расстрелянная разведка

В своих мемуарах «Разведка и Кремль» один из бывших руко­водителей внешней разведки генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов по этому поводу писал:

«Когда арестовывали наших друзей, все мы думали, что произо­шла ошибка. Но с приходом Деканозова (начальник внешней развед­ки со 2 декабря 1938 года по 13 мая 1939года.—Прим. авт.) впервые поняли, что это не ошибки. Нет, то была целенаправленная политика. На руководящие должности назначались некомпетентные люди, ко­торым можно было отдавать любые приказания. Впервые мы стали опасаться за свои жизни, оказавшись под угрозой самоуничтожения собственной же системой. Именно тогда я начал размышлять над природой системы, которая приносит в жертву людей, служащих ей верой и правдой.

Я считаю Ежова ответственным за многие тяжкие преступле­ния. Больше того, он был еще и профессионально некомпетентным руководителем... Чтобы понять природу "ежовщины", необходимо учитывать политические традиции, характерные для нашей стра­ны. Все политические кампании в условиях диктатуры неизменно приобретали безумные масштабы, и Сталин виноват не только в преступлениях, совершавшихся по его указанию, но и в том, что позволил своим подчиненным от его имени уничтожать тех, кто оказывался неугодным местному партийному начальству на районном и областном уровнях. Руководители партии и НКВД получили возможность разрешать даже самые обычные споры, возникавшие чуть ли не каждый день, путем ликвидации своих оппонентов».

Репрессии, охватившие страну в конце 1930-х годов, нанесли огромный ущерб и советской внешней разведке. Они серьезно подорвали ее успешную в целом работу в предшествующие годы. К 1938 году были ликвидированы почти все нелегальные резидентуры, оказались утраченными связи с ценнейшими источниками информации. Некоторые из них были потеряны навсегда. Порой в «легальных» резидентурах оставалось всего 1—2 работника, как правило, молодых и неопытных. Аресты создали в коллективах обстановку растерянности, подозрительности и недоверия.

За годы «ежовщины» были арестованы практически все бывшие и действующие руководители ИНО и многие ведущие разведчики.

Так, 13 мая 1937 года был арестован выдающийся организатор контрразведки и разведки Артур Артузов. 15 июня 1937 года — Станислав Мессинг, работавший тогда уже в Наркомате внешней торговли. 21 ноября 1937 года—первый начальник советской внеш­ней разведки Яков Давтян (Давыдов). 23 ноября 1938 года — Меер Трилиссер, являвшийся к тому времени ответственным сотрудником Исполкома Коминтерна.

Возглавивший разведку после Артузова комиссар госбезопас­ности 2-го ранга Абрам Слуцкий 17 февраля 1938 года внезапно скоропостижно скончался в кабинете первого заместителя наркома внутренних дел М. Фриновского. А уже в апреле того же года его посмертно исключили из партии как «врага народа».

После смерти Слуцкого исполняющим обязанности началь­ника внешней разведки был назначен майор госбезопасности Сергей Шпигельглас. Но и он продержался в этой должности менее четырех месяцев. 9 июня 1938 года его сменил старший майор госбезопасности Зельман Пассов. А судьба Шпигельгласа была решена: 2 ноября 1938 года он был арестован, а 12 февраля 1940 года — расстрелян. Пассова же постигла та же участь спустя три дня — 15 февраля.

В это же время было подвергнуто репрессиям и большое число ведущих разведчиков. Среди них можно назвать: резидентов в Лон­доне А. Чапского, Г. Графпена и Т. Малли; в Париже — С. Глинского и Г. Косенко; в Риме — М. Аксельрода; в Берлине — Б. Гордона; в Нью-Йорке — П. Гутцайта; выдающихся разведчиков-нелегалов Д. Быстролетова, Б. Базарова, Г. Сыроежкина и многих других.

Были арестованы и брошены в тюрьмы Я. Буйкис, И. Лебедин­ский, Я. Серебрянский, И. Каминский, П. Зубов и сотни других раз­ведчиков. Некоторым из них удалось все же выйти из заключения и успешно работать в годы Великой Отечественной войны.

Как отмечает в своем исследовании историк советских органов госбезопасности Д. Прохоров, «в результате так называемых "чисток" в 1937—1938 годах из 450 сотрудников внешней разведки (включая загранаппарат) были репрессированы 275 человек, то есть более по­ловины личного состава». Этот разгром разведки привел к печальным последствиям. В результате со многими ценными агентами была прервана связь, восстановить которую удавалось далеко не всегда. Более того, в 1938 году в течение 127 дней кряду из центрального аппарата внешней разведки руководству страны не докладывалось вообще никакой информации. Случалось, что сообщения на имя Сталина некому было подписывать, и они отправлялись за подписью рядовых сотрудников аппарата разведки.

Вскоре после февральско-мартовского 1937 года пленума ЦК ВКП (б), принявшего решение о развертывании масштабных чисток, были арестованы почти все начальники управлений и отде­лов НКВД и их заместители. Волна репрессий коснулась не только ветеранов ВЧК, но и выдвиженцев Ягода, лиц, которые слишком много знали об истинной подоплеке московских процессов, о том, какими методами НКВД добивался признательных показаний от лидеров антисталинской оппозиции.

Кстати, определенный интерес для читателя может представить рассказ о выступлении Ежова на февральско-мартовском пленуме, который приводит в своей книге «Сталин и разведка» историк Игорь Дамаскин:

«Обсудив вопрос о вредительстве, пленум перешел к рассмотре­нию вражеской деятельности в самом наркомвнутделе. Обсуждение проходило на закрытом заседании, в отсутствие приглашенных на пленум лиц.

Начало доклада Ежова было довольно спокойным. Он даже заявил о сужении "изо дня в день вражеского фронта" после ликви­дации кулачества, когда отпала необходимость в массовых арестах и высылках, которые производились в период коллективизации.

Затем нарком перешел к нападкам на существующую тюремную систему для политзаключенных (так называемые политизоляторы). Он привел цитату относительно обследования Суздальского политизолятора: "Камеры большие и светлые, с цветами на окнах. Есть семейные комнаты... проводятся ежедневные прогулки мужчин и женщин по 3 часа (смех Берии: "Дом отдыха! ") ". Упомянул Ежов и спортивные площадки, полки для книг в камерах, усиленный паек, право отбывать наказание вместе с женами (сейчас трудно поверить, что в начале 1937 года в изоляторах для политзаключенных суще­ствовали такие условия. — Прим. авт.). Указал он и на практику смягчения наказаний, отмстив, например, что из 87 осужденных в 1933 году по делу Смирнова девять человек—выпущены на свободу, а для шестнадцати — тюрьма заменена ссылкой.