Николай Эпштейн - Хоккейные истории и откровения Семёныча

И он доказал это своей блестящей игрой, наколотив в ворота соперников великое множество шайб. Подтверждение верности этого хоккейного «наставления» мы увидели и в действиях молодого Ковальчука.

Мне импонировало, что вел себя на льду Илья спокойно, раскованно, по–свойски, перешучивался с товарищами по команде, отдавал пасы, бросал, совершал ускорения, когда но свисткам тренеров игроки всей командой катились по кругу. Словом, чувствовал себя, как дома, никакого намека на «звездность», от работы не отлынивал и в целом вызывал симпатии. А под конец тренировки, когда хоккеисты покидали лед, я окликнул Илью и, кивнув на Эпштейна, спросил: «Знаешь этого человека?». — «Еще бы», — широко улыбнулся в ответ Ковальчук. И тогда я сфотографировал их вместе — 83–летнего Николая Семёновича Эпштейна, одного из творцов, созидателей отечественного хоккея, и одного из ярких представителей отечественной хоккейной школы конца прошлого — начала нынешнего века Илью Ковальчука, появившегося на свет немногим более 20 лет назад. И подумал, что вот, мол, какой прекрасный снимок, запечатлевший славное прошлое нашего хоккея и его настоящее, а быть может, и будущее. Хотя, конечно, кольнула и мысль, что будущее это — североамериканское, коль блещет звезда Ковальчука в матчах НХЛ.

Во внуки Ковальчук годится Эпштейну. И отнюдь не только по возрасту, но и по хоккейным «метрикам». Навел меня на эту мысль сын тренера, Марк Николаевич, которого все с детства и по сей день зовут Марик. Как–то обменивались мы мыслями об итогах мирового первенства в Финляндии, зашел среди прочего разговор и о Ковальчуке.

— А ты знаешь, — спросил Эпштейн–младший, — что Ковальчука воспитал Юрий Борисов?

— Это какой же Борисов, тот, что играл у отца в «Химике», а потом в «Спартаке»?

— Ну, конечно, тот самый, — отвечал Марик. — Он в «Химике» проходил под прозвищем «Волна», и отец его любил и ценил.

Не откладывая дела в долгий ящик, я позвонил известному в шестидесятые годы спартаковскому форварду, центральному нападающему второго спартаковского звена в составе В. Фоменков — Ю. Борисов — А. Мартынюк. И Борисов, ныне заслуженный тренер России, охотно, даже с удовольствием откликнулся на мою просьбу кое–что вспомнить из прошлого.

— Николай Семёнович был для нас всех в команде как отец родной, — начал разговор Юрий Викторович. — А мы все ему были, как сыновья.

— Послушайте, — перебил я сразу же Борисова, работающего с 1973 года тренером в спартаковской школе и воспитавшего немало известных мастеров шайбы. — Выходит, что если вам Семёныч как отец, то Ковальчук для него внук, коль скоро Илья ваш воспитанник?

— Получается, что так, — улыбнувшись, согласно кивнул седой головой спартаковский ветеран. — Но начинал играть Илья все же в Твери, а потом год играл в московском «Динамо». Там его приметили многие тренеры. У Ковальчука есть все, что необходимо хорошему хоккеисту: воля, характер, физическая сила, катание, бросок, техника. Что–то в нем и от Бога, но много вложили в него с малых лет и родители. Отец Валерий Николаевич был в Твери директором комплексной спортшколы. И Илья занимался там плаванием, греблей, лет с пяти встал на коньки. Мне Илюша сам рассказывал, что в соревнованиях по гребле обгонял ребят на два–три года старше его. Словом, данные у парня отменные. К этому следует добавить, что Илья незаносчив, открыт, хороший товарищ, что тоже весьма важно в спорте, особенно в игровых его видах, где велика роль коллектива. Очень не любил мальчишкой проигрывать, иной раз до слез дело доходило. И я в общем–то как тренер только помог лучше раскрыться всем заложенным в нем качествам, — заметил Борисов.

А в «Спартак» попал Ковальчук так.

— Я хотел иметь у себя такого отличного паренька, — откровенно поведал Борисов. — Но мне отец Ильи как–то сказал: «Слушай, Юрий Викторович, я сам сызмальства болею за «Спартак», хотел бы, конечно, чтобы Илюша у вас играл. Но пойми ты, только–только начал он играть в «Динамо», где его приняли прекрасно. Можно ли в такой ситуации обидеть динамовское руководство, тренеров?». А тут «Спартак» — команда из мальчишек 1983 года рождения — уезжал в поездку по Америке. Я предложил Ковальчуку–старшему, чтобы Илья съездил с нами, сыграл, посмотрел на тамошних ребят. А вернется и продолжит в «Динамо».

Дальше вышло так, что юному Ковальчуку пришлись по душе спартаковские сверстники, атмосфера в команде. И по возвращении на Родину он категорически заявил, что играть будет только в «Спартаке».

— Переубедить его было невозможно, уже тогда, в мальчишеском возрасте, он обладал крепким характером! — усмехнулся Борисов.

С приходом Ковальчука спартаковские мальчишки стали грозой для соперников. Шесть лет брали они первенство Москвы, дважды становились чемпионами России.

— Я бы не стал сводить все те успехи к личности одного Ильи, — педагогично сказал Борисов. — Да, безусловно, он выделялся. Бывало, за игру забивал по девять шайб, как в том самом турне по Америке. В Японии один раз в игре забил 12. Нутам, правда, команды были слабоватые. Да, бомбардирские качества в Илье были с детства заложены…

А самого Борисова в хоккей высшего уровня выпустил Семёныч. Правда, начинал Юрий свой хоккейный путь в московских «Крыльях Советов». Родился в Москве в 1938 году неподалеку от Соколиной Горы. Отец работал на заводе «Салют», мать трудилась швеей. Рядом с домом располагался стадион «Крылья Советов», там и начал будущий спартаковский центр гонять шайбу. И небезуспешно. В 1958 году уже играл за молодежную команду «Крылышек», тех самых, в «основе» которых доигрывали такие звезды, как Алексей Гурышев, Николай Хлыстов, Михаил Бычков, Юрий Цицинов, Евгений Грошев, Виктор Пряжников, Владимир Гребенников.

— После одной из игр подошел ко мне Николай Семёнович, — вспоминает Борисов. — Поговорили. И он сказал, что еще посмотрит за мной. На следующей игре я решил показать себя во всем блеске и устроил «театр одного актера». Шайбу никому не отдавал, водил ее только сам, и как мне казалось, действовал здорово. Ну, думаю, продемонстрировал все, на что способен.

Велико же было удивление хоккеиста, когда возле раздевалки после матча Эпштейна не оказалось.

— Повертел я головой в разные стороны, нет Николая Семёновича. А я знал, знал, что на игре он точно был. Подождал, подождал, удивился, а потом озадаченный забросил сумку за плечо и пошел на выход. И вдруг вижу, идет впереди меня Эпштейн. Я, конечно, ходу прибавил и впритирку, так чтобы он меня заметил, начал его обгонять. А Семёныч такой сердитый идет, насупленный, бросил на меня взгляд и говорит: «Что это ты сегодня устроил–то, а? Не пасуешь никому. Нет, так играть нельзя!». Смутился я: «Да ведь, Николай Семёнович, никто нас особо премудростям хоккейным не учил». — «Ну, ладно, — смягчился Эпштейн. — Приходи завтра «на землю»«. Тогда «Химик» сезон уже закончил, но игроки продолжали тренировки, играли в футбол, и Семёныч, как понимаю, хотел на меня еще посмотреть. Потом, после тренировки, подзывает меня и спрашивает: «Ты сколько на заводе имеешь–то?». А я на «Салюте» работал слесарем. «Да рублей 500 выходит в месяц». — «Ну, а у меня поначалу будешь иметь 300–400. Как, согласен?». — «Да я с моим со всем удовольствием», — отвечаю.