Валентин Медведев - Чтобы ветер в лицо

— Ты только не подумай, пожалуйста, — шепчет Татьяна Викторовна, — что я проверять тебя зашла. Уснуть не могу, вот и забрела. Опять где-то стреляют… Устала ты от всех своих дел. От военных в особенности.

Роза нисколько не удивилась этой ее осведомленности, даже не покраснела, потому что предвидела, долго остаться незамеченными ее походы на полигон не могут.

— Ну и вот, что получилось, друг мой. Мне пришло в голову, что ты с кем-то встречаешься, кто-то закрутил тебя… Ну что так смотришь? Да! Я так думала. Это право каждого человека думать. А вот не каждому дано скрывать свои мысли. Чем больше думала о тебе, тем тревожнее становилось на сердце. Спросить тебя? Но какое у меня право вмешиваться в личные дела взрослой девушки. Ты уж прости меня, пошла в училище, встретилась с твоим завучем, там и узнала горькую правду…

— Почему горькую? — спокойно спросила Роза.

— Почему, почему, — ласково проворчала Татьяна Викторовна, — а потому, вот прочитай Ремарка, я тебе принесу книжку, вот ты тогда узнаешь, что это такое снайпер. Ну я понимаю, такое время, сердцу не закажешь, сама вот собираюсь проситься в военный госпиталь, там люди нужны, но ты, Розочка… страшно подумать: девушка-снайпер. Или там, где ты стреляешь, сидят ничего не смыслящие, жестокие люди?

Роза поднялась со стула, прошла к затемненному окну, и оттуда Татьяна Викторовна услышала твердое:

— Все! Решено и подписано.

Перед сном сказка. Сказки воспитательницы Розы — особенные. Там и люди настоящие, не колдуны и не ведьмы, не принцессы и не принцы. Просто люди. И всегда очень интересно получается, никак не угадаешь, что там в конце будет. Это даже не сказки, там все от начала до конца выдумано, а у Розы все правда. Сегодня Роза пришла в группу с новой сказкой про смелого и отважного Богатыря. Он и корабли водит по морям, на самолете летает. Высоко-высоко. И фашистов Богатырь не боится. Куда там Змею Горынычу до него.

Сказка жила с детьми, сказка была неразлучной спутницей малышей в играх, в этом маленьком мире, где сбегаются в один журчащий, чистый ручеек правда и вымысел, были и небылицы. Сказка приносила малышам спокойную ночь и доброе утро. Разве посмеет фашист войти в этот дом, если в небе Богатырь на своем быстрокрылом самолете. И на земле Богатырь в своем грозном танке, и под водой Богатырь в подводной лодке. Всюду он, пусть только сунутся, пусть только посмеют.

…Спят малыши в своих белых кроватках. Тепло, тихо в доме. А на улице снова снежная кутерьма, замело трамвайные пути, штормовой ветер бьется в ставни, в двери, стонет в дымоходах, шумно охлестывает бревенчатые стены, будто мало ему раздолья на бескрайнем ледяном просторе Северной Двины.

Стрелки будильника давно перемахнули за полночь. Роза не спит, потому что ей нельзя спать, такая у нее работа. Надо игрушки собрать, полы протереть, столики подготовить к завтраку, выстирать свой серый единственный спортивный костюм, чтобы к утру просох. Завтра контрольная работа по математике, завтра зачетные стрельбы… Надо, надо, а спать так хочется. Тихо вошла нянечка Агафья Тихоновна. В руках газета. Указывая на фотографию молодой девушки с веревкой на шее, тихонько попросила Розу:

— Прочитай, что тут про нее написано, не вижу без очков.

Белые снежинки на темных волосах, на лице, на сомкнутых ресницах. Тонкая изорванная кофточка, веревка. Мелькают строчки, слова… «Зверски замучена гитлеровскими бандитами…» «Повешена»… «Это было в Подмосковье, в деревне Петрищево»… «Комсомолка, партизанка»… Роза читает о неизвестной мужественной девушке Тане, которая в лютый декабрьский мороз, босая, полураздетая шла ветру навстречу, к виселице. Потом с помоста, громко, чтобы все люди слышали, сказала, что ей не страшно умирать, что это счастье умереть за свой народ.

— И такой смерти не убоялась! — шепчет Агафья Тихоновна.

Глядя в одну точку, растягивая каждый слог, Роза говорит:

— Та-ка-я смерть не стра-шна.

Агафья Тихоновна так и не поняла, отчего же это такая смерть не страшна, а другая страшна. Посмотрела на задумчивое лицо Розы и, недоуменно покачав головой, ушла.

— Роза, к телефону! Ро-за!

Такого еще не было, к телефону ее никогда не вызывали. Наверное, няня опять ослышалась, и вовсе это не ее вызывают, а Морозову, Клаву Морозову, кастеляншу, а кастелянша только что ушла домой, Роза ее на улице встретила.

Все-таки спустилась вниз, заглянула в кабинет Татьяны Викторовны. Это только для того, чтобы сказать, что встретила Морозову на улице.

Татьяна Викторовна протягивает трубку.

— Бери, бери, тебя просят, — и чуть слышно, — это из военкомата, из городского.

Взяла трубку, смотрит на Татьяну Викторовну, молчит.

— Ну отвечай же! — подсказывает Татьяна Викторовна.

Что-то такое сказала в трубку. Слушала долго, не дыша, молча кивала головой, потом, успокоившись, кого-то поблагодарила и, опустив на рычажок трубку, виновато посмотрела в глаза Татьяны Викторовны.

— Можно сбегать? Тут недалеко, в военкомат вызывают, на минуточку.

Татьяна Викторовна опустила голову…

ЦШС

— Шанина!

— Я!

На этой фамилии заканчивается вечерняя поверка взвода девушек-курсантов.

На новеньких шинелях девушек новенькие погоны. На погонах три буквы «ЦШС». Центральная школа снайперов. А точнее — Центральная женская школа снайперской подготовки имени ЦК ВЛКСМ.

С ужина на поверку, после поверки отбой. И никакого личного часа, программа сжата до предела. Подъем ранний, занятия в поле, занятия в классе, строевая, походы на выносливость, практические занятия по маскировке и очень много другого, обязательного, необходимого, насущного. У курсантов в боковых карманчиках гимнастерок маленькие книжки-памятки ЦК ВЛКСМ. Там очень коротко, хорошо и точно сказано о снайперах. Ну, хотя бы на самой первой страничке: «Снайпер — это специально отобранный, специально обученный и подготовленный к самостоятельным, инициативным действиям боец. Снайпер — это сверхметкий стрелок-наблюдатель, вооруженный точным и могущественным оружием. Это первый, самый смелый и стойкий в бою воин…»

И, наконец, последняя, заключительная строка памятки: «Снайпер — это грозный мститель, всем своим существом ненавидящий врага».

…В казарме тишина. Так и должно быть после отбоя. Устав внутренней службы требует полной тишины. И нарушать устав нельзя. А Шанина его и не нарушает. Никто ее не видит, никому она сейчас не нужна и никому не мешает. Под потолком желтая мигалка. Так прозвали девушки единственную, дежурную слабенькую лампочку. Лампочка отчаянно мигает, когда раздается могучий звонок к подъему. На одном проводе они, звонок и лампочка, что ли. А сейчас мигалка ведет себя спокойно, и света от нее вполне достаточно, чтобы Роза могла закончить свое послание Павлу Маврину. Никто ее не видит, и никому она не мешает. И самое главное — она в безопасности. Лида Вдовина не выдаст.