Бруно Беттельхeйм - Люди в концлагере

Если бы Гитлер не был одержим идеей уничтожения народов ради жизни германской нации, возможно он выиграл бы войну и завоевал бы большую часть мира. Не только немецкие евреи, но и большое количество польских, украинских и даже русских солдат могли бы присоединиться к немецкой армии и принести ей победу, если бы этому не препятствовало стремление Гитлера к уничтожению или порабощению этих народов.

Но случилось, то, что должно было случиться: те, кто послушались зова смерти, в итоге уничтожили самих себя. Нежелание Гитлера спасти свою армию под Сталинградом служит тому примером. Другой пример это само продолжение войны до последнего немецкого солдата, когда было уже давно очевидно, что следует подписать мир.

Кроме того, поведение тех евреев, которые покорно шли в газовые камеры, не может быть понято без соотнесения с стремлением к смерти, существующем в каждом из нас. После ужасных транспортировок в лагеря смерти, после пыток и унижений, эти евреи, стоящие перед дверями крематория, уже были лишены всего, что связывало их с жизнью, были покинуты всеми и были не способны противостоять тяге к смерти. В их случае танатос был направлен на них самих, а не против других.

Вот почему наш долг, не по отношению к умершим, а по отношению к живым, к нам самим, — усиливать стремление к жизни. Мы должны быть уверены, что никогда больше не будут так тотально уничтожаться жизнеутверждающие силы в миллионах людей, и менее всего посредством государства. Истинно понимание гитлеровского (и подобных ему) государства должно вселить в нас уверенность, что никогда больше человек не должен быть порабощен тягой смерти, так, чтобы самому желать убивать или быть убитым.

Глава 1

Согласование противоположностей

В этой книге я попытался изложить свою работу по изучению человека в современном массовом обществе, а также воздействия на психику тоталитарных стремлений. Небольшие, но значимые части книги уже были опубликованы в разном качестве. Настоящее издание содержит в себе как заново написанные, так и пересмотренные главы.

Последние двадцать лет я обдумывал те идеи, которые потом вылились в эту книгу. Обычно, в научных работах не проявляются персональные взгляды автора. Но все же, если ты занимаешься наблюдением, интроспекцией и анализом мотивов, то, конечно же, пишешь о внутренней связях между тобой и твоей работой. И сидя за письменным постоянно пересматриваешь и передумываешь уже написанное. Возможно, читатель спросит, что это за глубинное единство между автором, его идеями и фасадом сюжета книги. Пытаясь найти это соответствие, я вставил в книгу некоторые личные заметки в надежде, что они позволять избежать взгляда на книгу как на некое пестрое собрание примеров социальной психологии.

Но было и другое важное соображение, глубоко связанное с темой книги. Это убеждение в том, что чтобы противостоять притупляющему воздействию массового сознания, дело человека должно быть продолжением его личности. Выбор дела не должен зависеть от случая, удобства или выгоды, но должен исходить из того, насколько прямо он ведет к самореализации человека в нашем мире, так что в самих результатах такой деятельности будет сказываться как объективная целенаправленность, так и внутренняя целеустремленность, осмысленность жизни. В силу этого, я начну книгу не с условного умолчания, а, наоборот, с описания того, как я оказался вовлеченным в те события и проблемы, о которых она повествует.

Поколение моих родителей воспитывало своих детей в той атмосфере, которая теперь практически исчезла. Западная и центральная Европа жила верой в эпоху постоянного прогресс и наступления небывалого счастья и безопасности. Несмотря на противоречия этому в жизни, вера эта была крепкой, особенно в высших слоях среднего класса, которые пользовались всеми выгодами прогресса рубежа XIX–XX веков. Сам опыт укреплял их удобную веру. Они стали свидетелями бывшего перед Первой Мировой войной бурного социального, экономического и культурного развития, сопровождающегося рациональной и справедливой политикой и социальными нововведениями.

Но в один из августовских дней лорд Грей с глубокой печалью и предвидением заметил: «свет гаснет по всей Европе, и мы не увидим его снова при нашей жизни». Его предсказание не только сбылось, но и распространилось вплоть до нашего времени. Северная Европа перестала быть «кузницей человека», как бы не тяжело было это признать моему поколению, пока приход к власти Гитлера не сделал этот факт очевидным для всех.

Мое поколение росло в Вене, где интеллектуальный мир переживал глубокий психологический и социальный кризис после Первой мировой войны. Подростковый кризис, связанный с ранним взрослением, отягощался социальным и экономическим хаосом, достигшем своего апогея сначала в большевизме, затем в национал-социализме и вылившимся во Вторую мировую войну. Кроме того, для жителей Вены этот кризис был тяжел еще и в силу падения Австро-Венгрии. Также на меня влияли интеллектуальные и эмоциональные проблемы, связанные с противоречием «Врожденное-приобретенное». Послевоенная нищета, падение традиционных устоев совпали с подростковым бунтом, что привело к особым решениям специфических проблем. Тяжело восставать против родителей, мир которых внезапно рухнул. И в этом случае подросток чувствует себя еще более оставленным, потому что родители, с которыми он борется, не просто подавляющий и оберегающий авторитет, а разбитый глиняный божок. Он не может отстаивать свои ценности перед родительскими, поскольку их ценности обесценились. И как он может обрести и проверить свой путь, когда его не с чем сравнивать? Подросток лишен почвы под ногами, лишен спасительной пристани. В силу этого он лишен того чувства безопасности, которое только и позволяет подростку безопасно восставать против надежного мира взрослых.

Все это привело к горячему стремлению создать устойчивое общество. Желание породило веру, и по мере усиления желания вера стала убеждением: можно создать новое общество, хорошее общество, гарантирующее всем хорошую жизнь. Это общество должно быть надежным и стабильным, дающим свободу личного роста и самореализации.

Мне понадобилось много лет — почти весь период между мировыми войнами, — чтобы, несмотря на эмоциональное неприятие, осознать противоречивую природу этих требований. Позже я только уточнял, какие причины привели к этому, и спустя многое время с большим трудом я смог принять это эмоционально.