Александр Керенский - Потерянная Россия

И месяца не прошло после «кавказского дела», как Александру Федоровичу пришлось снова снаряжаться в путь — на сей раз на Дальний Восток. 4 апреля 1912 года Россию облетела весть о расстреле рабочих англорусской Ленской золотопромышленной компании, выступивших с требованиями улучшить условия своего труда и быта.

Сначала расследованием кровавой драмы занималась правительственная комиссия во главе с бывшим министром юстиции С. С. Манухиным, срочно направленная на Лену с чрезвычайными полномочиями. Однако выводы и меры этой комиссии не успокоили общественность, и тогда оппозиционные фракции Государственной думы (либералы, социал — демократы и трудовики) решили послать к месту ленского побоища своих представителей. Возглавить группу авторитетных юристов и общественных деятелей поручили Керенскому. «В результате открытого расследования, — вспоминал Александр Федорович, — монопольное положение компании было ликвидировано, а ее администрация полностью реорганизована. Трущобы, в которых жили рабочие и их семьи, разрушили, а на их месте построили новые дома. Была повышена зарплата и значительно улучшены условия труда. Мы имели все основания испытывать чувство удовлетворения от проделанной сообща работы».

Еще осенью 1910 года Керенский получил от трудовой группы в Государственной думе польстившее ему предложение — баллотироваться на выборах в 4–ю Думу. Ему достался крайне трудный избирательный участок — Саратовская губерния. «Все другие кандидаты потерпели поражение в ходе предварительной кампании, — пишет он, — и к осени 1912 года я оказался единственным из 15 новых кандидатов от трудовой группы».

В конце 1915 года, в разгар своей активно развернувшейся думской деятельности, Керенский заболел, причем так серьезно, что провел в клинике (в Финляндии) более полугода. Там ему сделали весьма опасную операцию — вырезали почку, и это обрекло его до конца дней на строгие диетические ограничения. К работе Александр Федорович смог возвратиться через семь месяцев. И снова окунулся с головой в родную стихию — в водоворот митинговых речей, споров, выступлений.

Прочитывая сегодня импровизации Керенского — оратора (речи он никогда не писал заранее), произнесенные в канун Февральской революции, историки и биографы делают неожиданные открытия: как много в этих речах сбывшихся дальновидных суждений и пророчеств.

Чем ближе Россия подходила к рубежу социального взрыва, тем грозней рокотал баритон Керенского. 15 февраля 1917 года Александр Федорович с несдерживаемой тревогой и предупреждением обратился к депутатам с речью, которую позже будут цитировать и назовут исторической: «Страна уже в хаосе. Мы переживаем небывалую в исторические времена, в жизни нашей родины смуту. Смуту, перед которой время 1612 года кажется детскими сказочками!.. Посмотрите, господа, на этот хаос, посмотрите, что делала власть?.. Разве эти “тени”, эти марионетки, которые приходят сюда для того, чтобы уйти, разве это — реальная власть?.. Поняли ли вы, что исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно и во что бы то ни стало героическими личными жертвами тех людей, которые это исповедуют и которые этого хотят… Посмотрите на эти зарницы, которые начинают полосовать там и здесь небосклон Российской империи… Посмотрите, ведь эта энергия власти не останется бесплодной…»

Выступления Керенского, резкие, требовательные, будоражащие, не остались незамеченными и при дворе государя. «Керенского надо повесить на первом же фонаре», — заявила императрица Александра Федоровна. Однако Николая II думские речи встревожили и понуждали к действиям; паническое настроение царя наглядно отразилось в правительственной чехарде последних двух лет. Начались бесконечные смены министров и премьеров (ИЛ. Горемыкина сменил Б. В. Штюрмер, Штюрмера — А. Ф. Трепов, Трепова — Н. Д. Голицын). 6 и 9 декабря 1916 года московская полиция разогнала съезды Союза земств и Союза городов. Такая же участь ожидала и Думу.

«В те черные месяцы этот орган народного представительства, конечно же, весьма далекий от совершенства, был единственной надеждой России», — пишет Керенский и приводит сбивчивые от волнения слова председателя Думы М. В. Родзянко, сказанные им Николаю II13 февраля 1917 года, в канун возобновления депутатских заседаний: «Я по всему вижу, что вас повели на самый опасный путь… вы хотите распустить Думу… Еще есть время, еще возможно все изменить и дать стране ответственное правительство. Видимо, этому не суждено сбыться. Ваше величество, вы выражаете несогласие со мной, и все останется, как было… Я вас предупреждаю, я убежден, что не пройдет трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет вас, и вы уже не будете царствовать».

И предвещание Родзянко (не у Керенского ли почерпнутое?) сбылось. В последнюю декаду февраля ежедневно приходили вести о забастовках, а 23 февраля началась всеобщая стачка. Сдержать войсками противостояние тысяч возбужденных до предела рабочих было уже невозможно.

Последняя сессия Думы все эти дни, с 1 ноября 1916–го по 26 февраля 1917 года, не прерывала заседаний. «Мысли всех депутатов были заняты ожиданием дворцовой революции», — отмечает Керенский. В полночь с 26 на 27 февраля царь своим указом работу Думы все‑таки остановил. А утром в резервных батальонах гвардейских частей вспыхнул мятеж. В то же утро перестало существовать правительство князя Н. Д. Голицына. «Судьбоносные дни» — так озаглавил Керенский свой рассказ о событиях, в которых ему было уготовано самое видное и самое ответственное место.

Главный этап жизни Керенского начался в тот день, когда после горячих дебатов Временный комитет Государственной думы к полудню 2 марта 1917 года завершил подготовку списка министров Временного правительства. Огласить документ поручили П. Н. Милюкову. Павел Николаевич вышел в Екатерининский зал Таврического дворца, переполненный рабочими и солдатами. Назвал первое имя: князь Г. Е. Львов[2], избран на посты министра- председателя и министра внутренних дел. В ответ — напряженное молчание, выкрики протеста. «Но, господа, — продолжил Милюков, чутко уловив настроение зала, — я счастлив сказать вам, что и общественность нецензовая тоже имеет своего представителя в нашем министерстве. Я только что получил согласие моего товарища Александра Федоровича Керенского занять пост в первом русском общественном кабинете. (Бурные рукоплескания.) Мы бесконечно рады были отдать в верные руки этого общественного деятеля то министерство, в котором он отдаст справедливое возмездие прислужникам старого режима, всем этим Шпормерам и Сухомлиновым. (Рукоплескания.) Трусливые герои дней, прошедших навеки, по воле судьбы окажутся во власти не щегловитовской юстиции, а министерства Александра Федоровича Керенского. (Бурные рукоплескания, крики.)». (Заславский Д. О., Канторович В. А. Хроника Февральской революции. Пг., 1924. С. 13).