Анисим Гиммерверт - Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось

И вот в этот новый город все же заглянуло далекое прошлое. Как говорят немцы — «плюсквамперфект». Замелькали в стеклах парящихся в пробках «мерседесов», «ауди», «тоет», карликовых на их фоне стареньких «Жигулей» таблички с названиями улиц, на которые когда-то глазели приезжающие в Москву крестьянские дети с котомками, купцы в поддевках, барышни, сидящие в возках, и чиновный люд на рысаках, — вокруг Тверской появились вновь забытые уже названия: Старопименовский, Брюсов, Камергерский, а неподалеку от теперь уже официально названного, как раньше, «Елисеевского» — Глинищевский. А вечерами вдруг загорается напротив бронзового Александра Сергеевича крупными буквами «Макдональдс» — вот бы порадовался поэт аккуратно завернутому в салфетку гамбургеру!

Глинищевский. В Москве середины двадцатого века, стершей со своих домов названия слобод и производные от имен князей, купцов, навесившей имена нового поколения революционеров, писателей, артистов, ученых и прочего элитного люда, высоко ценимого советской властью, этот переулок стал улицей, и присвоено ей было имя Немировича-Данченко, выдающегося сподвижника великого Станиславского. И между прочим, не случайно — потому что в честь его надо было улицу переименовать — и назвали высокие власти (тогда этот вопрос решался не на московском «уровне») Глинищевский переулок именем человека, который жил здесь несколько лет, да еще внес большой вклад в его внешний вид. В сталинские времена о кончине деятеля такого ранга, как народный артист СССР Владимир Иванович Немирович-Данченко, оповещали не только некрологом в газетах, но и специальным сообщением «от Центрального Комитета ВКП (б), Совета Народных Комиссаров СССР и Президиума Верховного Совета СССР». И там же помещалось решение ЦК, СНК и ВС «об увековечении памяти». А это означало переименование очередной улицы.

Если пройти по Тверской, грохочущей, отфыркивающейся, скрипящей тормозами или шуршащей в дождь по мокрому асфальту сотнями колес сразу, затем свернуть в Глинищевский и пройти несколько сот метров среди относительной тишины, то слева перед вами развернется дом-громадина в несколько подъездов. Дом — неприступная крепость с огромной аркой, откуда может выйти целый полк сразу, но куда войти было дано далеко не каждому смертному, судя по мемориальным доскам, по количеству которых он уступает разве что «дому на набережной»; жили здесь народные артисты СССР, лауреаты и даже депутаты, имена же их, если бы эти театральные короли и королевы жили в разных домах, могли бы принести каждому дому всемосковскую известность.

Алла Тарасова, Иван Москвин, Борис Смирнов, Ольга Книппер-Чехова, Михаил Кедров… Это — МХАТ. А еще — Вера Марецкая, Иосиф Туманов, Сергей Юткевич. Здесь много лет жили Любовь Орлова и Григорий Александров, но этот факт мемориальной доской не отмечен, поскольку великие мастера советского довоенного кино переехали на Малую Бронную. Первая же доска была установлена в середине сороковых — и на ней имя самого «главного» жителя этого дома Владимира Ивановича Немировича-Данченко.

Жильцов здесь много, сегодня это в большинстве своем те, кому мемориальные доски не положены, да и не надо; дай бог каждому и всем вместе здоровья. Но громкие имена в доме остались, и среди них есть и фамилия, которая, казалось бы к театральному дому иметь отношение не должна, — Кристалинская. И если заглянуть в уцелевшие после войны домовые книги, значится она здесь с конца тридцатых годов, когда дом начал заселяться.

Нет, ни Майя Владимировна Кристалинская, ни ее отец, мать или сестра здесь никогда не жили. Владимир Иванович Немирович-Данченко в свое время выбрал этот дом не только потому, что он был красив и удобен. Сибарит, большой ценитель комфорта и хорошеньких женщин, сам он занимал одну из лучших квартир (теперь там музей); зайдите, окунитесь в мир старого московского дома, и он околдует вас, даже если вы и не мыслите себе жизнь без шкафа-купе в передней, холодильника «Бош» и спального гарнитура белого цвета; а здесь тяжелые шторы, стулья с высокими спинками, плюшевые кресла, письменный стол в пол-кабинета, пенсне на нем, фотографии с дарственными надписями на стенах… О tempora, как же бесследно ты исчезаешь, прошлое, — по-английски, не прощаясь! Налево, за углом Глинищевского, было, есть и, вероятно, долго еще будет длинное и с будто нарисованными на фасаде колоннами здание музыкального театра, где всеми почитаемый режиссер, переехавший по соседству в Глинищевский, был Богом, не покидая при этом родной Художественный, который и после кончины Станиславского оставался так же великолепен, и ни единый кирпичик, вложенный великим реформатором в его здание, не потрескался. Вот с музыкальным театром и связана была жизнь не только Немировича-Данченко, но и еще одной квартиры в доме № 5/7. Среди ее обитателей и была миловидная дама с фамилией Кристалинская. Дама — потому что женщин этого дома гражданками или товарищами называть неудобно.

…Самара в начале века являла собой обычный губернский город, примечательный в первую очередь Волгой, настолько широкой, что здесь могла бы выстроиться в ряд целая пароходная флотилия, да и глубиной Волга возле Самары тоже не обделена, а тут еще солидных размеров порт, пропахший рыбой, пиленым лесом на баржах и зерном в туго набитых мешках, дожидавшихся погрузки на причале. И так же, как и в других городах Поволжья, жизнь в Самаре не была скучливой. Город имел свои театры, драму и оперу, где охотно выступали не только гастролирующие антрепризы, но и отдельные столичные знаменитости; жаловали Самару и солисты императорских театров, здесь давали концерты Шаляпин, Собинов, Фигнер, приезжали Вяльцева, Панина. И кого тут только не было! Вот Карузо не приезжал, а мог бы и заехать, но он, бывая в России, предпочитал петь в Большом и Мариинском.

Но только операми и концертами заезжих грандов Самара обделена не была. Летом музыку можно было услышать на улицах в центральной части города, в широко распахнутых окнах особняков, словно приглашавших прохожих остановиться и послушать, а она рождалась где-то за окнами, в глубине гостиной, — рояль, скрипка, виолончель или рояль с гитарой, и тогда женский голос с чувством и непременным цыганским надрывом пел: «Отцвели уж давно хризантемы в саду, а любовь все живет…» — или же с чувством, но без надрыва: «Уж только вечер затеплится синий…» А вечер, и впрямь синеватого цвета, наплывает с Волги; духота в городе; Волга бессильна разогнать ее, из раскрытых окон одного из особняков на Николаевской тоже летит в город музыка — останавливаются прохожие, их всегда много, они охотно аплодируют: уж больно исполнители мастеровиты. Были и те, кто специально приходил сюда как на концерт, зная, что в этом доме живет самарский меломан Илья Семенович Кристалинский, владелец аптечного магазина, в аптеке у него — хорошие лекарства, а дома — хорошая музыка.