Юзеф Боргош - Фома Аквинский

Заметный поворот в знакомстве со взглядами этого величайшего мыслителя древности наступает в XII в., когда произведения Стагирита стали широко переводиться на латинский язык. На первое место в этом отношении выдвинулся университет в Толедо, который уже с XI в. был известен в Европе своим высоким научным уровнем. Вскоре переводом трудов Аристотеля на латинский язык начинают заниматься и в других научных центрах. Здесь особенно выделялись такие переводчики, как Иоанн Севильский, Доминик Гундисальви, Герхард Кремонский. В результате этой широкой переводческой деятельности уже в начале XIII столетия стали известны в латинском переводе основные естественнонаучные произведения Аристотеля — «Аналитики» и «Топика», входящие в «Органон», а затем «Политика».

Таким образом, благодаря арабским комментаторам, с одной стороны, и переводу большинства произведений на латинский язык — с другой, знакомство с Аристотелем среди ученых стран Западной Европы стало в большей или меньшей степени свершившимся фактом.

Хотя аристотелизм и не был таким последовательно материалистическим направлением, как атомизм Демокрита или эпикуреизм, он явно противоречил церковной доктрине, которая исходила из традиций платоновской философии, приспособленной Августином к нуждам христианства. Аристотелевский умеренный реализм был попыткой примирения материализма с идеализмом, попыткой примирения, говоря словами Ленина, линии Демокрита с линией Платона. В системе Аристотеля материалистические элементы переплетались с идеалистическими. Именно первые привлекали внимание арабских комментаторов и некоторых европейских ученых, которые находили в трудах Аристотеля учение о вечности материи, отрицание того, что мир и история подчинены провидению, отрицание бессмертия человеческой души, утверждение автономной ценности земного мира, учение о том, что наивысшей целью и благом является счастье человека и общества.

Аверроэс, интерпретируя умеренный аристотелевский реализм, утверждал, что единичные предметы не творение бога, а косвенный продукт божественного интеллекта, а это практически было равнозначно отрицанию божественного провидения и его влияния на земной мир. Кроме того, вопреки принципу creatio ex nihilo (творение из ничего) он указывал на вечный процесс порождения форм материи, которые заключены в ней как бы потенциально и освобождаются из нее самопроизвольно. Более того, новые формы возникают также вследствие воздействия других форм, и поэтому вмешательство какой-либо творческой силы, находящейся вне материй, здесь излишне. Итак, в материи как бы заключена реальная способность порождать новые формы, потенциальная сила, являющаяся источником всего богатства различных вещей и явлений, которые мы наблюдаем в природе. А Давид Динантский, кроме того, приписывал богу необходимый характер деятельности, тем самым лишая его свободы воли, которую отстаивал еще Августин в полемике с неоплатоновской концепцией эманации Плотина. Такое понимание в корне противоречило предпосылкам христианской доктрины, ибо оно означало отрицание зависимости судеб истории от произвольных побуждений творца.

Комментируя теорию пассивного разума, Аверроэс пришел к положению, что поскольку, согласно аристотелевской доктрине, материя является вечной и представляет собой основу различий единичных предметов, то пассивный человеческий разум (intellectus patiens), будучи элементом нематериальным, не может существовать как нечто единичное, ибо это противоречило бы перипатетическому учению о материи, а должен иметь всеобщую форму. Отсюда уже лишь шаг к отрицанию индивидуального бессмертия человеческой души. Ибо если существует только один, общий для всех людей пассивный разум, свойственный, следовательно, человеческому роду, как таковому, то не подлежит сомнению, что только ему присущ атрибут бессмертия. Подобная точка зрения непосредственно противостояла христианской концепции посмертных кар и воздаяний, а тем самым, выражаясь эвфемистически, подвергала сомнению необходимость существования церкви как организации, ведущей человека к счастливой жизни.

Продолжая традиции перипатетиков, Аверроэс доказывал, что высшей ступенью познания является философия, которая пользуется логическими средствами познания. Низшей ступенью является теология, разъясняющая и комментирующая истины веры и откровения. Это была недвузначная попытка объявить рациональное познание выше познания теологического. Здесь в зачаточной форме заключена развитая позднее теория двойственной истины. Отнесение философии к высшей ступени иерархии познания явно противоречило церковной доктрине, которая оставляла эту ступень исключительно теологии.

Таким образом, распространяющийся аристотелизм стал угрожать не только официальной церковной философии, опиравшейся на платоновские традиции; он прежде всего путем рационалистической интерпретации приводил к подрыву основных догматов католицизма. Перед лицом подобной ситуации церковь не могла остаться равнодушной. Аристотель, особенно в толковании Аверроэса, был своего рода доктринальной ересью, которая не только вызывала брожение человеческих умов, но нередко становилась теоретической основой плебейских движений, с особой силой распространившихся в XII и XIII вв. Ведь не секрет, что одним из идеологов секты амальрикан был именно Давид Динантский — последователь наиболее радикально материалистической, так называемой александрийской линии аристотелизма. О враждебном отношении к этому средневековому мыслителю лучше всего свидетельствует тот факт, что его труды были почти полностью уничтожены церковью. Давиду Динантскому секта амальрикан обязана особенно многим, ибо благодаря ему ее идеология приобрела отчетливо материалистический характер. Вслед за своим идеологом амальрикане провозглашали, что вся действительность является лишь единой протяженной материальной субстанцией, а бог и душа — формы ее проявления. Единственным бытием они считали материальное бытие, являвшееся первичным по отношению к вторичным формам материи. Исходя из пантеистической точки зрения, они отрицали трансцендентного бога.

Поэтому нет ничего удивительного, что церковь очень активно реагировала на распространение аристотелевской доктрины, применяя против ученых и научных центров, где она стала распространяться, определенные запреты и ограничения организационного характера. Уже в 1209 г. провинциальный синод французских епископов в Париже накладывает запрет на изучение трудов Аристотеля. Этот запрет понимается очень широко, он касается как приватного чтения, так и публичной пропаганды естественнонаучной доктрины перипатетиков. Едва лишь минуло шесть лет, как в 1215 г. появляется второй запрет аналогичного содержания, распространяющийся также на Парижский университет, в стенах которого начали преподавать аристотелизм. В отличие от предыдущего этот запрет касался также, вернее, даже главным образом основного произведения Стагирита — «Метафизики», содержание которого в данном случае рассматривалось в естественнонаучном аспекте. Этот акт преследовал цель оказать сдерживающее влияние на интерес к науке у светского духовенства. 1231 год с этой точки зрения представляет определенное novum. Римская курия, отдавая себе отчет в том, что, несмотря на предыдущее двукратное порицание, интерес к Аристотелю не уменьшается, а возрастает, повторяет запрет, одновременно допуская возможность изучения трудов Аристотеля при условии, что они будут подвергнуты исследованию и очищены от всякого намека на ошибки, т. е. лишены всех материалистических элементов. Эти запреты, хотя и не сдержали подлинного интереса к аристотелизму, все же в определенной степени ограничили и приглушили официальную и открытую пропаганду его принципов.