Василий Ефремов - Эскадрильи летят за горизонт

Поговорив с Володей, я подумал, что для нас с ним и для Николая Хозина, наверное, были лучшие дни жизни, когда все трое ходили в гости к девушкам. Как было весело, а какие ужины готовили девчата! Мне стало грустно и немножко смешно. Вспомнился разговор перед женитьбой с заместителем командира нашей эскадрильи по политической части Анатолием Андреевичем Козявиным.

...Весна сорок первого года. Полк в лагерях. Я в палатке Козявина.

— Женитьба — дело хорошее, — говорит он, — но, понимаешь, время сейчас уж больно тревожное.

— Мне хоть денечка два.

— Вот разве что с субботы на воскресенье...

В воскресенье к обеду пришли Володя с женой и Николай со своей подружкой. Выпили за нас с Надей. Немного пошумели, спели несколько русских и украинских песен. Вот и вся свадьба. В шесть часов вечера все трое уехали в лагерь...

— Надя передала тебе сверток, — прервал мои невольные воспоминания Сумской.

На следующее утро полк направился тремя девятками, которые возглавил Пушкарев, в район Любачев, Ярослав, Яворов. Там воздушный разведчик Николай Хозин обнаружил в раннем полете скопление движущихся на восток войск противника.

Я шел в звене командира нашей эскадрильи капитана Рассказова. За Яворовом увидели большую колонну, двигавшуюся со стороны Ярослава. Пушкарев повел группу вдоль дороги, по которой, поднимая тучи пыли, по нескольку машин в ряд двигались танки, самоходные орудия, автомашины с солдатами, артиллерия, тягачи, цистерны. Ведущий покачал крыльями, и все летчики открыли бомболюки. На колонну обрушилось полтораста тяжелых бомб. Внизу взметнулись огромные столбы огня и дыма, забушевало пламя. Немецкие солдаты бросились врассыпную. Но зенитные орудия, скорострельные пушки и пулеметы, рассредоточенные [10] в колонне, ударили по нашим самолетам. Свинцовым ливнем ответили советские стрелки и штурманы.

В нашей эскадрилье вспыхнул СБ летчика Калина, и он направил горящую машину в гущу вражеской техники. Этот героический поступок произвел на нас огромное впечатление. Вскоре, теряя высоту, оставляя дымный след, потянул на свою территорию Панченко. Мы из пулеметов обстреливали разрозненные остатки фашистской колонны.

Много вражеских солдат, танков, автомашин, орудий навсегда остались на этом рубеже войны.

Так начались полеты. Полеты днем и ночью, в любую погоду. Личное отступило на задний план, все было подчинено одной задаче — борьбе с врагом. Несколько экипажей, считавшихся погибшими, через два-три дня возвратились в полк. Встречали их радостно, старались оказать особое внимание, заставляли по нескольку раз рассказывать о пережитом.

В первые дни войны всем в нашей эскадрилье запомнилась ничем особым не примечательная, но, в общем, довольно типичная история, происшедшая с лейтенантом Бочиным.

— И вот, значит, падаем, — рассказывал он. — Самолет горит. Над нами кружат два «мессера», но близко не подходят. У стрелка-радиста Егорова есть еще патроны, и он время от времени стреляет по фашистским истребителям. Перед нами поляна. «Держитесь!» — кричу и сажусь на фюзеляж. Треск, грохот, дым, пыль, огонь... В следующее мгновение выскакиваем из кабин и отбегаем в сторону, укрываемся за стогом сена. Наш СБ охвачен огнем. А «мессеры» настырно кружат над нами. Немецкие летчики спикировали по пять-шесть раз и улетели. Видимо, поняли, что расстрелять нас не удастся...

Где-то западнее Шепетовки посадил в поле свою поврежденную машину лейтенант Панченко. Штурмана Кравчука сильно бросило вперед, от удара он получил травму позвоночника.

— Я был беспомощен, — морщась от боли, рассказывал позже Павел Кравчук товарищам, — а гитлеровцы по очереди пикировали, стреляли из пушек. Но лейтенанту Панченко все-таки удалось вытащить меня из кабины. А стрелка пришлось похоронить там же, у маленького хуторка.

На попутных машинах Панченко доставил друга в полк. Теперь он выздоравливает, но передвигается пока плохо. И все же не теряет надежды, что снова будет летать...

Прошло совсем немного времени с начала войны, а как [11] изменились люди: стали инициативными, находчивыми, бесстрашными в бою. Хозин, Корочкин, Панченко, Бочин, Рассказов, Козявин, Хардин, Скляров... Каждый из них вносил в тактику боя что-то новое, необходимое для успешной борьбы с врагом.

За последние дни произошли некоторые изменения в экипажах нашей 3-й эскадрильи. Командир звена старший лейтенант Еремин перешел во 2-ю эскадрилью, я принял его звено. Здесь были самые молодые летчики Василий Панченко и Петр Бочин, штурманы лейтенант Дмитрий Чудненко и старший лейтенант Иван Зимогляд. Вместо стрелка-радиста Швеца со мной стал летать старший сержант Петр Трифонов, старожил полка, опытный воздушный боец.

Командование полка рассредоточило эскадрильи по разным площадкам. Наша перебазировалась на поле, к которому полукругом подступал лес. Место оказалось удобным для работы. А километрах в пяти от нашего нового аэродрома в мареве летнего дня угадывались контуры Белой Церкви, что стала родной нам за время службы, ведь там находились наши близкие.

Я подошел к группе летчиков и техников. Хозин, Орлов, Николаев, Сумской, Бочин, Шаповалов обсуждали события последних дней. В связи с приближением фронта всех волновал и другой вопрос: как быть с семьями?

— Смотрите! — вдруг пронзительно крикнул кто-то.

В ясном небе четко обозначились силуэты тяжелых самолетов. Они шли в направлении городка растянутым клином.

— Ю-88! — уверенно произнес Бочин.

На северо-западной окраине Белой Церкви взметнулись клубы черного дыма.

— Эх, будь я истребителем! — вздохнул Бочин. — Не один фашистский стервятник сгорел бы здесь!

Последние слова лейтенанта покрыл оглушительный грохот. В направлении городка пронесся бомбардировщик Пе-2. Распластавшись над землей, он в стремительном полете гнался за «юнкерсами».

— Один против восемнадцати, — произнес кто-то.

Пе-2 между тем сближался с группой вражеских самолетов. Вот он нагнал их и одного обстрелял снизу.

Фашистский летчик резко отвернул, стараясь выйти из-под удара. Но Пе-2 всем своим корпусом врезался в Ю-88. Вверх рвануло огненное облако. На землю полетели пылающие обломки. Немецкие самолеты, шарахнувшись в разные стороны, продолжали уходить на запад. [12]

— Вот как нужно биться с фашистами, — уважительно сказал Бочин.

— Вечная память герою! — склонил голову Шаповалов и снял пилотку. Остальные тоже обнажили головы, отдавая дань бесстрашному соколу...

Над нами внезапно пронесся самолет. Спустя десять минут на поляну вышли трое в синих комбинезонах, с кожаными планшетами, висевшими на длинных ремнях. Двое сняли шлемы и, как видно, не особенно внимательно слушали третьего, который, размахивая руками, что-то им доказывал. Несмотря на жару, он был в шлеме и летных выпуклых очках, сдвинутых на лоб.