Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современника - Владимир Иосифович Гурко
Суть этого не до конца проясненного эпизода заключается в следующем. В период голода 1905–1906 гг. в руках Гурко сосредотачивается руководство всеми продовольственными операциями, в том числе и заключение контрактов на казенные поставки хлеба в пострадавшие местности. В 1906 г. он заключает со шведским подданным Леонардом Лидвалем договор о поставке последним 10 миллионов пудов хлеба в голодающие местности, Лидвалю был выдан задаток в 800 тысяч рублей, но контракт оказался исполненным только в незначительной части, не покрывшей даже аванса. Гурко был привлечен к суду Особого присутствия Сената по обвинению «в превышении власти и нерадении в отправлении должности». Однако он вел себя в высшей степени странно для уличенного мошенника. Уже будучи под судом, он вызвал на дуэль Ф.И.Родичева, который по своему обыкновению ради красного словца чрезвычайно резко отозвался в Думе о его действиях в продовольственном деле. Стреляться Родичев отказался. По завершении процесса Гурко начал судебное дело против редактора газеты «Русь» М.М.Крамалея и журналиста С.А.Изнара, обвинивших его в намеренном расхищении казенных сумм. Суд признал газетчнков клеветниками и приговорил их к трехмесяному тюремному заключению[19]. Тем не менее левая, черносотенная и просто желтая принялась травить Гурко, уж больно удобный подвернулся случай для раздувания сенсации и дискредитации правительства. Следует иметь в виду, что «дело Гурко-Лидваля» «раскручивалось» в разгар выборов во Вторую Государственную думу.
Причина провала продовольственных поставок в высшей степени характерна и хорошо обрисовывает образ Гурко. Фирма шведского подданного Лидваля только год занималась хлеюной торговлей и была мало известна на хлебном рынке. На этом и был построен расчет. Лидваль принимал на себя обязательство поставить огромное количество зерна для пострадавших губерний по сравнительно низкой цене (83 коп. за пуд; отечественные поставщики брались продать по 96 коп.) при непременном условии монопольного исполнения всего контракта своей фирмой. Как объяснил сам Лидваль корреспонденту «Нового времени», он «рассчитывал применить чисто американский прием». Если бы одновременно поставками в казну занималось несколько поставщиков, пояснял Лидваль, «то это породило бы конкуренцию и цена на хлеб была бы поднята, но раз покупает один, а собственники зерна имеют нужду в продаже его, то естественно, что выжиданием можно было бы заставить собственников зерна понизить цену до последней степени»[20]. Поэтому для успеха плана особенно большое значение приобретала тайна сделки, чтобы продавцы не узнали, что Лидваль осуществляет казенную закупку и с наступлением срока поставки будет вынужден заплатить любые деньги, и не стали выжидать в свою очередь. Когда пресса подняла шум вокруг казенных поставок, план оказался сорванным. Злоупотребления со стороны Гурко и злого умысла во всей этой истории, разумеется, не было, был риск, значительный, но разумный, суливший в случае успеха огромную экономию казенных средств и понижение хлебных цен, к чему стремился Гурко. Как пояснял он в своих показаниях следственной комиссии, перед ним открывались два пути: «один, обеспечивающий для меня лично полное спокойствие и безответственность, но неизбежно сопряженный со значительными лишними расходами для казны, а следовательно, и для населения. <…> Но был и другой путь. Отрешившись от мысли о соблюдении внешних формальностей, не отсутпаясь перед ответственностью, которая при этом ложилась на меня лично, — вести все дело коммерческим путем, всемерно стремясь сохранить казне и населению те деньги, которые при ином способе действий были бы несомненно непроизводительно перерасходованы»[21].
Неожиданный провал остроумно задуманной комбинации наводит на мысль, что в этом направлении предпринимались целенаправленные усилия. Прежде всего трудно поверить, что и отметил со свойственным ему ехидством С.Ю.Витте, будто сам Столыпин совершенно не был в курсе дела, однако он «совсем от него отстранился, т. е. сделал так, как будто бы все это ему было совершенно неизвестно и этим распоряжался один Гурко»[22]. Но министр не просто устранился. У непредубежденного наблюдателя невольно зарождаются подозрения, что вся мощь Министерства внутренних дел была обрушена на Гурко с целью дискредитировать его: сведения агентуры о недобросовестных поставках Лидваля поступают в министерство точно через день после отъезда Гурко в отпуск[23]; тут же, как по команде, московская полиция начинает преследование Лидваля за нарушения правил прописки паспортов, наконец, участники финального судебного заседания сенатского присутствия свидетельствуют об оказании на судей давления (смотри письмо Н.И.Гучкова на с. 598–599). За всем этим ощущается организующая рука министра.
Но помимо этой весьма вероятной личной интриги председателя Совета министров есть более общая закономерность в изгнании Гурко из правительственных кругов. Кажется, ближе всех к истине подошел Ю.Б.Соловьев, видевший в отстранении Гурко, которого он наряду с Витте и Кривошеиным причисляет к «государственным деятелям» (в отличие от «бюрократов»), свидетельство его чужеродности в бюрократической среде. «Его падение закономерно обусловливалось и его неполным соответствием правилам неписаного бюрократического устава, запрещавшего, в частности, брать на себя малейший риск, хотя бы на йоту большую ответственность, чем следовало, полностью пренебрегая всеми остальными соображениями и пользами. Бюрократ не мог попасть впросак так, как он»[24].
Суд приговорил Гурко к отстранению от должности за превышение власти и неосторожность. В корыстные мотивы действий Гурко не верили даже его политические противники[25]. Блестяще начатая административная карьера оборвалась. Гурко тем не менее не падает духом и начинает с нуля новую карьеру — общественного деятеля. В 1909 г., то есть еще до окончания трехлетнего срока, в течение которого отрешенный от должности по суду не имел права занимать общественные должности, Гурко избирается гласным тверского губернского земства. Активно сотрудничает он и в Совете объединенных дворянских обществ, где в 1909 г. исполняет обязанности управляющего делами. В 1912 г. он возвращается на российский политический Олимп в качестве члена Государственного совета по выборам от тверского земства. В Совете Гурко возглавил умеренно либеральную «беспартийную группу», а летом 1915 г. стал одним из основных авторов программы «Прогрессивного блока».
Гурко сторонился обоих полюсов российского политического мира. Он безусловно чужд всем левым движениям, поскольку не верит в спасительность и даже возможность немедленного осуществления в России демократических начал. «Сторонники конституционного образа правления должны бы наконец понять, — убеждает он. — что и самая конституция может быть осуществлена только при наличности многочисленного зажиточного, вполне независимого класса населения. Ограничить силу может только сила. Толпа, конечно, тоже сила, но сила дикая, неорганизованная, и поэтому она может расшатать власть, низвергнуть ее, но прочно взять ее в свои руки она не в состоянии. В стране нищих не только не может установиться конституции, но даже не может удержаться самодержавный строй… В стране нищих может водвориться только деспотия, безразлично,
