Марк Ферро - Николай II

И в самом деле, царствование Николая I (1825–1855 гг.) началось во время неудавшейся революции — восстания декабристов, молодых офицеров из дворянских семей, приветствовавших идеи Великой французской революции, и закончилось провалом — поражением в Крымской войне, вину за которое все, и сам царь в первую очередь, возлагали на систему абсолютизма, создававшую иллюзии, но показавшую свою ограниченность. Этот «жандарм Европы», правивший целую четверть века, более чем кто-либо из других монархов воплощал дух Священного союза. В свои подвиги он засчитал подавление польского восстания в 1831 году, после которого прозвучала знаменитая фраза: «В Варшаве царит порядок», а затем — подавление восстания венгров 1848 года — «услуга», оказанная кузену императору Австрии.

Осознав, что идеи декабристов, заимствованные из арсенала Просвещения, получили распространение благодаря наполеоновским захватам, Николай I постарался запереть ворота своей империи изнутри на двойной замок. За что и был прозван Дон-Кихотом абсолютизма. Его жесткие законы в результате ускорили рост революционного движения.

Но если в остальной Европе революционные настроения выразились в республиканских и демократических требованиях, то в России они обернулись нигилизмом и терроризмом.

Размах этих крайне левых движений был потому столь широк, что реформы Николая I в основном касались императорских владений, где участь крестьян им была несколько облегчена. Основная же масса крестьян, неподвластных императорской короне, еще горше воспринимала то тяжелое положение, в котором ее оставили. На одной из карикатур того времени изображены помещики, играющие в карты. Ставка у них — связка сапог крепостных. В «Мертвых душах» Гоголь показывает русских крепостных в тенетах бюрократии, позволявшей бесчестным владельцам продавать умерших крепостных, пока их смерть не занесена в реестры, спекулянтам, в свою очередь перепродававшим их.

Такой мужик, по выражению А. Герцена, «беднее бедуина, беднее еврея — у него ничего нет, на чем он мог бы примириться, что бы его утешило. Может, в этом-то и лежит зародыш его революционного призвания». И за этого мужика сражаются царизм и революционеры.

Преемник Николая I Александр II (1855–1881 гг.) прекрасно это понимает: ему удается убедить помещиков, что «проведение реформы сверху, а не снизу» в их интересах. Указом 1861 года он отменяет крепостное право как по соображениям человечности, так и для того, чтобы предотвратить новый крестьянский бунт, как во времена Пугачева. Крестьяне могли стать действительными хозяевами обрабатываемой ими земли при условии выплаты ее стоимости в рассрочку государству, которое само возмещало плату за землю ее владельцам. Для крестьян это оказалось непосильным бременем. И тем не менее Александра II называли царем-освободителем.

Он пошел также на уступки просвещенному обществу: ослабил намордник на печати, содействовал развитию образования и на территории собственно России предоставил зачатки самостоятельности собраниям представителей, так называемым земствам, при непременном условии, что они будут заниматься только вопросами местного значения.

По сравнению с прошлым это было немало.

Ожидания просвещенного общества — дворян, чиновников и интеллигенции — оказались обманутыми. Ведь образованные люди могли сравнивать свою судьбу с судьбой людей в западных странах, где, несмотря на годы реакции (1815–1830 и 1850–1870 гг.), граждане Англии, Франции, Пруссии или Пьемонта имели парламенты и пользовались политическими свободами. Безусловно, начинания Александра II могли бы открыть путь к такой форме народного представительства, которое не ограничивалось бы местными проблемами. Однако этого не произошло, ибо дальнейшая эволюция была парализована непримиримой позицией части земельной аристократии, враждебной проведению реформ, новым восстанием в Польше в 1863 году, сопротивлением некоторых министров и нерешительностью самого царя.

Тем временем просвещенное общество проявляло нетерпение. В романе «Отцы и дети» Тургенев описывает муки ожидания молодых людей, отстраненных от решения судеб своей страны и обвиняющих родителей в том, что они не воспротивились и покорились такому положению. Познавший сибирскую каторгу Достоевский тоже размышляет об устремлениях молодых нигилистов, подвергающих сомнению все: государство, семью, нравственность, — создает образ Ставрогина, написанный с поразительной достоверностью. Вскоре Писарев, Бакунин и другие станут вдохновителями крайне левого революционного движения, прибегнувшего к террору для свержения ненавистного режима.

То, что Александру II «помогала» полиция, небезызвестное Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, — подлинный факт. Ее агенты рыскали повсюду: по приказу шефа жандармов вскрывали корреспонденцию, проникали даже в спальни. Ненависть к ней толкала нигилистов к террору. В силу своего всемогущества полиция превратилась в страшное орудие, косившее жизни людей так незаметно, как это редко бывало в истории.

В дальнейшем переданное в ведение Министерства внутренних дел Третье отделение преобразовалось в охранное и действовало настолько эффективно, что превратило Россию в первое полицейское государство в истории Запада.

«Оно командовало многочисленным корпусом жандармов, которым помогало множество тайных агентов, постоянных и временных. Шпики в военной форме следили за офицерами. Во всех домах города были дворники, приписанные к полиции и представлявшие ей ежедневные рапорты. Никто не мог положиться на порядочность своего друга. Даже письма императрицы подвергались проверке в «черном кабинете». Все население страны от Немана до Тихого океана было опутано тенетами мелочной тирании. Почти век существования такой системы породил у русских дух недоверия, подозрительности, нерешительности… Однажды в Монако я говорил с человеком родом с берегов Дона о его родине. Мы беседовали наедине, но стоило к нам приблизиться незнакомцу, как мой русский тут же сменил тему и стал говорить не то о театре, не то о концерте. Ему показалось, что это был его соотечественник».

Эта сцена, описанная Леруа-Болье в сочинении, которое бесспорно лучше всего изображает Российскую империю этой эпохи, относится не к России времен Сталина или Ленина, а к началу царствования Николая II.

Так же как во Франции эксцессы старого режима породили революционный дух, так в России полиция породила нигилизм. Ее настолько ненавидят, что, когда Вера Засулич в 1878 году стреляет в петербургского градоначальника Трепова, приказавшего высечь политического заключенного, суд оправдывает молодую женщину под аплодисменты публики. Терпение исчерпано: между правительством и обществом происходит разрыв.