Анатолий Папанов: так хочется пожить… Воспоминания об отце - Елена Анатольевна Папанова
Впоследствии о своей военной дружбе и об Алике Рафаевиче папа рассказал в одном из телевизионных интервью. После этой передачи мать Алика Рафаевича нашла отца. Состоялась встреча у нас дома, они долго разговаривали, ведь его мать считала Алика без вести пропавшим. А потом папа получил письмо:
Глубокоуважаемый Анатолий Дмитриевич!
С тех пор, как я услышала Ваше выступление по телевидению, а затем Вы любезно и необычайно тепло приняли нас у себя дома, прошел не один день. А я и все члены нашей семьи продолжаем пребывать в необычайно волнительном состоянии. И мы не можем подобрать слов, которые бы в полной мере выразили наше чувство глубокой благодарности Вам. Чувство сердечной признательности матери, которая спустя тридцать с лишним лет, благодаря Вам, дорогой Анатолий Дмитриевич, узнала о своем сыне.
Узнала от Вас – человека, который был с ним рядом до последнего вздоха. Узнала, как погиб мой сын, защищая родную землю. Погиб на Ваших глазах. Погиб, как верный сын Отчизны. Вы понимаете, конечно, как велико горе матери, потерявшей сына, к тому же единственного. И единственным утешением может быть только сознание того, что он пал смертью храбрых, будучи до последней секунды своей молодой жизни и до последнего вздоха верным Матери-Родине.
Более тридцати лет я ничего о нем не знала, знала только, что ушел на фронт, знала только, что погиб. И вот ваше выступление, наша встреча у Вас на квартире, рассказ о Вашем боевом друге однополчанине, которого Вы любовно называли Рафик, с которым Вы делили тяготы военных дорог, теплый рассказ о храбрости и скромности, дружбе и доброте, отваге и гибели этого Вашего молодого друга. И, наконец, Ваши слова, когда я Вам показала фотографию моего сына: «Да, это он!»
Вы были взволнованы. Речь шла о Вашем боевом друге-товарище. Что же сказать мне – его матери, всем членам нашей семьи. Велико, повторяю, наше горе. Но теперь велика и наша гордость – за моего сына, за нашего внука, племянника, павшего смертью храбрых при защите Родины.
И великое Вам, дорогой Анатолий Дмитриевич, спасибо за Вашу такую дружбу с моим сыном, за то, что делили с ним и в те дни учебы, и в дни боев все радости и печали, спасибо за то, что позаботились похоронить его. Спасибо за то, что собираетесь побывать в Донбассе, чтобы вместе с Красными следопытами найти его могилу.
Мы будем с нетерпением ждать Вашей весточки, чтобы незамедлительно выехать туда.
Спасибо и низкий поклон от всей нашей семьи Вам.
С уважением, Софья Рафаевич-Шпик.
А в начале 1942 года, в одном из боев на юго-западном фронте, рядом с молодым солдатом Папановым разорвалась бомба. Один осколок угодил ему в ногу. Это было под Харьковом. Ранение было тяжелым. Он попал в госпиталь, который находился в городе Буйнакске, под Махачкалой. В госпитале пролежал около полугода, перенес несколько операций, в результате два пальца на ноге были ампутированы. Он получил инвалидность. Но даже в госпитале мысли о театре, об искусстве будоражили его юношеский ум и помогали бороться с недугами. В одном из последних интервью он вспоминал: «А с каким нетерпением мы в госпитале ждали выступления артистов! Искусство вселяло в нас веру в Победу, дарило, пусть минутное, душевное успокоение, залечивало раны.
Залечивало иногда в буквальном смысле слова. Помню военный госпиталь. Коридор, заставленный кроватями, и громкий, словно пытающийся скрыть неуемную радость, голос Лидии Руслановой “Валенки, Валенки…”. Пластинку ставят несколько раз. Мы знаем, что ставят его по просьбе оперируемого бойца. Ему надо было ампутировать ногу, а анестезирующих средств в госпитале не осталось, и он согласился на операцию без наркоза. Попросил только, чтобы поставили “Валенки”».
Самым главным в решении стать артистом было убеждение, что актер может сражаться только своими средствами. Особенно остро Папанов ощутил, когда в госпиталь приехала Мария Петровна Максакова, прославленная оперная певица Большого театра. От ее песен веяло мирным временем, было в них то, что так не хватало солдатам на войне – теплота, нежность, ласка. Но тем острее понималось, что они, солдаты, должны, обязаны и могут защитить и сберечь это домашнее тепло от грязных захватчиков. Только в госпитале папа узнал, что из всех солдат, попавших под бомбежку в том бою, в живых остался он один.
Но время шло, и чувство горькой досады по погибшим товарищам переросло в щемящую боль за судьбу матери, которая осталась в Москве одна. Он очень скучал по дому.
«В госпитале я ночами просыпался от того, что вдруг начинал пронзительно ощущать запах улицы моего детства – запах свежевыпеченного хлеба. Наш дом был недалеко от хлебозавода, и моя мама работала там рабочей. И так щемило сердце, так страстно хотелось увидеть свой двор, старую церковь возле него. В церкви была школьная столовая, и нас, ребятишек, поили там компотом».
Сохранилось письмо, которое папа написал своей матери из госпиталя. Вот оно.
Москва 48, Малые Кочки д.7 кор. 6 кв. 239 Папановой Е.Б.
Здравствуй, дорогая мамочка!
Вчера я получил сразу два письма, одно от тебя, другое от Царева Гриши, и вот сегодня спешу на них ответить. Мама, ты пишешь, что, может быть, я приеду после госпиталя домой, нет, я сразу, очевидно, поеду в часть. Сейчас у нас все стало дешевле – молоко пресное стало 5 р. литр, кислое – 8 р. Появилась на рынке черешня 15 р. кг. Очень много редиски, она очень дешевая. Мама, от папы с Ниной до сих пор ни одного письма не получил. Послал им 5 писем, а ответа пока никакого нет. Очевидно, из Нижнего Тагила очень долго идут письма. Самочувствие мое сейчас лучше. Дней через 15 я, наверное, из госпиталя выпишусь. Мама, я просил тебя в предыдущем письме, чтобы ты написала, о чем вы разговаривали с Ирой. Вчера у нас был выходной день. Я ходил в гости к одной москвичке. Очень хорошо провели время. Хорошо покушал и немного выпил виноградного вина.
