Григорий Пенежко - Записки советского офицера

- Потерпите, товарищ командир!

Он схватил меня поперёк и приподнял над землёй. Эта встряска окончательно привела меня в себя.

Я услышал дружный залп наших противотанковых орудий.

- Это Кривуля! - закричал я от радости, что цел и что пушки стреляют.

Мы выходим из подсолнечника. Издали кажется, что выстрелы наших орудий вспыхивают у самых бортов немецких танков. Мы видим, как над одними машинами только взвиваются дымки, а над другими уже вырастают густые столбы дыма, тянутся в небо. Чёткий боевой порядок немецких танков нарушен. Теперь немцам не до нас. Развернувшись назад и бесприцельно отстреливаясь, они отходят к хутору и скрываются где-то за ним у пограничной реки. Оставшийся с Кривулей третий взвод танкеток пошёл в контратаку и выкашивает цепи немецкой пехоты, отставшей от своих танков.

Наконец, я свободно вздохнул и начал собирать свою роту. Вспоминаю всё, что пережил за несколько минут, - -эту мгновенную смену удач и неудач. Да, на войне не так легко и гладко, как часто о ней пишут и рассказывают. Не скажу, что я обескуражен, подавлен. Наоборот, я в очень возбуждённом состоянии. Меня смущало, что я, техник, вызвался командовать ротой. В глубине души точил червь сомнения: справлюсь ли? Сейчас я чувствую себя увереннее.

На нашем участке немцы больше не повторяли атак, а ограничивались беспрестанным артиллерийским и минометным огнём, который вели из-за реки. Нашим танкеткам, укрывшимся в лощине, он вреда не принёс, но хутору и посадке подсолнечника досталось изрядно. Вскоре к нам подошёл батальон пехоты. От комбата мы узнали, что немцы. прорвав севернее города оборону пограничных застав, взяли пустой Перемышль, к которому так и не успели подойти вышедшие из лагерей полки дивизии, и что сейчас основные силы дивизии брошены туда с задачей отбить город и восстановить положение.

Батальон ещё не занял оборону, как я получил приказ отвести танкетки в район штаба.

В штабе меня ждала телеграмма округа о переадресовке моей роты. В шифровке указывался номер танковой дивизии, для укомплектования которой она предназначалась.

Здесь же, в штабе, я сдал захваченных нами пленных. Это были два сержанта-артиллериста. Оба высокие, лет по двадцати пяти - восьми, с подстриженными под ёжик щетинистыми волосами. Один - фермер из Пруссии, второй - рабочий из Силезии.

Спесь у них ещё не выветрилась, они держались как победители, не чувствовали себя пленными. Бойцы и командиры тесной толпой окружили их. Час тому назад, в бою с этими немцами, мы потеряли шестерых товарищей. И удивительно, что ни у меня, ни у кого другого из наших людей не было к ним злобы. У меня было только какое-то странное ощущение растерянности. Я не знал, как держать себя с ними. В глубине души меня возмущал их высокомерный вид, но я не мог отделаться от мысли, что один из них - рабочий, другой крестьянин. Эта же мысль волновала всех. Обступившие пленных танкисты наперебой спрашивали их, почему они воюют против нас. Немцы недоуменно пожимали плечами, не понимая или не желая понимать переводчика. Когда же им предложили закурить махорку, они загалдели "найн", замотали головой, вытащили из карманов по пачке сигарет и стали угощать ими танкистов, щёлкая блестящими металлическими зажигалками.

- О, сигареты!

- Посмотри только, что курят у них солдаты! - удивленно заговорили танкисты, закуривая немецкие сигареты.

А минуту спустя все заплевались.

- Тьфу, чёрт, только за язык щиплет! Лебеда!

И кто-то весело и убеждённо сказал:

- Нет, братцы, наша махра куда лучше!

Подъехали кухни, и старшина Никитин, голубоглазый волжанин-атлет, любитель хорошо поесть и угостить, предложил пленным жирный дымящийся суп. Но и суп был встречен презрительным "найн". Немцы вытащили леденцы, завёрнутые в блестящую целлофановую бумагу.

- Э, нет! - послышались голоса. - Не убедительно. Конфетой не заменишь супа!

Мне вдруг этот разговор становится противным, и я резко обрываю его.

Пленных уводят в штаб, а экипажи, обгоняя один другого, спешат с котелками к кухне.

- Ну как, товарищ командующий артиллерией, - недовольный самим собой, я срываю злость на Кривуле, который не принимал никакого участия в разговоре с пленными и уписывал за обе щеки долгожданный обед. - Сознайтесь, чего там, в подсолнухе, так долго молчали? Он уже второй раз спокойно объясняет мне:

- Да поймите! Открой я огонь раньше, они перебили бы с дальней дистанции мои орудия, да и вы бы не ушли. Я же видел, что они по задним машинам не стреляли, они хотели целиком вас, живёхонькими, захватить, ну и напоролись на меня. Из наших пострадали только те, кто хотел скорее убежать, - говорит он, и в его глазах вспыхивают лукавые огоньки.

"Камешек в мой огород", - думаю я.

- Ещё и теперь не верится, - смачно прихлёбывая суп, торжествует Кривуля. - Ни одного промаха! Поймите, - он грозно потрясает ложкой над головой:

- сразу десятью горящими танками обставил свою батарею да вдогонку десяток затормозил навечно. Вот это дело!

- Мы больше! - кричит ему, не отрываясь от котелка, Никитин. Двенадцать тягачей подожгли, а мотоциклов даже не успели сосчитать.

- Так, значит, мне не надо было отходить за бугор? - задетый насмешкой Кривули, говорю я.

- Почему же? Именно так и надо было делать. Это и загубило немецкую атаку. У вас всё правильно сложилось. Только мой совет вам: если придётся когда-либо удирать на танке, то не старайтесь обогнать всех, а отступайте с общей массой, - говорит он вполголоса, улыбаясь в поставленный себе на колени котелок.

Я молчу и думаю: "Ну и колючка!" В разговор вмешивается старшина Смирнов, командир первого взвода, потерявший три танкетки из четырёх.

- Ещё хорошо обошлось, ведь с одними пулемётами против тяжёлых танков, - говорит он. - Хлопцев вот жаль...

Вдруг все поворачивают головы к дому с обрушившейся стеной. Из раскачиваемого ветром рупора чётко и ясно доносится знакомый голос диктора:

"Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!"

После короткой паузы диктор объявляет, что передавалась запись выступления по радио заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров товарища Молотова по поводу вероломного нападения Германии на СССР.

"Как найти эту танковую дивизию, которой переадресована моя рота. Вот задача!" - думал я, но в штабе, когда я сказал об этом, рассмеялись и показали на шпиль какого-то костёла, выдававшегося из-за леса:

- Вон она за местечком, восточное нас, в лесу.

По дороге туда я встретил командира, который охотно подтвердил, что танковая дивизия полковника Васильева сосредоточивается там, в лесу и в большом селе за ним, сказал, что он сам прибыл с ней из Городка (Грудек-Еголон-ского), о чём я его и не спрашивал. Не нравится мне эта словоохотливость.