15 лет русского футуризма - Алексей Елисеевич Крученых

Черновик манифеста из «Рыкающего Парнаса»

(Начало 1914 г.)[2]

Как и встарь [мы (окутанные) в облаках] стоим на глыбе слова МЫ.

Минул год со дня выпуска первых книг футуристов «Пощечина общественному вкусу», «Громокипящий кубок», «Садок судей» и II и др.

Семь папаш добивались чести быть для нас обезьяной Дарвина [Старый Гомер]. Ловкие старички продевают скозь наши пути нити старых имен: Уитмана, Даниила Заточника, А. Блока и Мельшина. К. Чуковский развозил но всем городам [возил на рыдване но городам и весям России] имена Бурлюков, Крученых, Хлебникова [наши имена]. Ф. Губосал и Василий Брюсов выдвигали, как щит для [пользовались для своего] своего облысевшего творчества [как посохом беднягой Игорем… ном].

Но на этом не остановились. Толпа молодых людей без определенных занятий создает разные эго футуризмы «Мезонины Поэзии» и проч. [созерцали нас из-за угла и перед зеркалом растерянности повторяли наши лица].

А рядом выползала новая свора [толпа] метров адамов с [наглым] пробором, попробовавшие прицепить вывеску [и се! спешный плотничий труд] акмеизма и аполлонизма на потускневшие песни о тульских самоварах и игрушечных львах [и Аполлон, выросший из Ивана, был перекован в петербургского адама под потускневшей…] песней, а потом начала кружиться пестрым хороводом [рой мошек] вокруг утвердившегося футуризма [адамов… беззастенчивыми кружевами лжи сшил нам кружевные штаны и кружевную рубашку. Пора цыкнуть на них]. По если наши имена вызывают зависть [пушечные выстрелы современной печати] этих Дуровых [ослиноголовых простынь] литературы, то пусть духовная чернь [читающая Дни, Речи] не забудет, что мы живы [и наше живио обращено к себе самим]. (Ты, вселенная…) . . . . . . . . . . . . . . .

Сегодня мы окончательно порываем с прошлым [заявляя: только мы утес времени. Прошлое бьется у наших подножий].

Сегодня мы выплевываем навязшее на наших зубах прошлое.

Разин

Перевертень… Казалась бы, шутка, забава Помяловских семипаристов:

«Я иду с мечем судия».

Читайте справа налево, или слева направо – получается одно и то же. Никакой черной магии, одна ловкость рук. Такое вот, примерно, отношение к перевертню было, пока не появился огромные Хлебников. Он подкрался к перевертню мягкой поступью «Пумы» и поймал мышку перевертня – и сделал из него большое и настоящее.

150 строк – перевертней – поэма «Разин». Перевертень – прежде игра детей – стал игрой гигантов. И даже не игрой, а серьезным делом. Поэма Хлебникова – единственная в литературе большая вещь, построенная на приеме перевертня.

Справа налево и слева направо гремит огромный бунт Степана Разипа:

Утро чорту

сетуй утес,

мы низари летели Разиным.

Этот прием дает максимум звуковой насыщенности, поэма – сплошная рифма: все время одна половина строки является обратной рифмой другой половины (стык).

Как хорошо заметил Артем Веселый:

– «Хлебников – зеркало звука».

Эта лучшая характеристика перевертня.

Мы приводим отрывок из поэмы.

Эту вещь не читать даже, а, пожалуй, петь, ибо напев волжской вольницы вложен в каждый ее стих. В каждой букве сидит нота громкая и грозная: рык, рев, заря.

Мы низари летели Разиным!

И чем дальше, тем шире.

Пусть в конце –

У сел меч умер дремучем лесу –

Меч умер.

Председатель земного шара поднимает знамя Лобачевского. Меч – приспешник бунтов дикого прошлого. Точная наука – сподвижница революций современья.

Разин

Я Разин со знаменем Лобачевского логов.

Во головах свеча, боль; мене ман, засни заря.

I

Утро чорту

сетуй утес.

Мы, низари, летели Разиным.

Течет и нежен, нежен и течет.

Волгу див несет, тесен вид углов.

Олени, Синело

оно

ива, пук, купавы.

Лепети тепел

ветел, летев,

топот.

Иде беляна, ныне лебеди.

Топор и ропот.

Мы низари летели Разиным.

Потоп и топот

топот и потоп,

Эй, житель, лети же!

Женам мечем манеж

женам ма неж.

А гор рога:

Мечам укажу муле кумачем!

Эй, житель, лети же!

Волгу с ура, парус углов!

Вол лав, валов

багор в рога-б!

И барраби!

Гор рог:

Ог-го!

Шарашь!

Мани, раб, баринам!

Косо лети же, житель осок!

Взять язв,

сокол около кос!

Мало колоколам

азов у воза:

Холоп сполох,

Холоп переполох,

Рог гор:

вона панов,

эвона панове!

Ворона норов.

Лап пан напал –

взять язв.

Маните, дадут туда детинам!

Рог гор

бар раб

Гор рог

Раб бар

Черепу перечь

магота батогом!

Раб нежь жен бар

Косо лети же житель осок!

Мы низари летели Разиным!..

Разин – одна из любимых тем Хлебникова. Кроме перевертня, известен хлебниковский «Уструг Разина»; он был напечатан в журнале «Леф» № 1, 1923 г. с пропуском некоторых строф. Восстанавливаю особенно характерные строчки.

…Их души точно из железа

о море пели, как волна.

а шляпой белого овечьего руна

скрывался взгляд головореза.

…«Наша вера – кровь и зарево,

наше слово – государево».

(Хорошо это в глотках «головорезов»! А. К.)

«Нам глаза ее[3] тошны,

развяжи узлы мопшы».

«Иль тебе в часы досуга

шелк волос милей кольчуги.»

Нечеловеческие тайны

закрыты шумом, точно речью.

Tax на Днепре, реке Украины,

шатры таились Запорожской сечи,

и песни помнили века

свободный ум сечевика.

Его широкая чуприна

была щитом простолюдина,

а меч коротко-голубой

боролся с чортом и судьбой.

Дети Выдры

В сборнике «Рыкающий Парнас» была напечатана поэма Хлебникова «Дети Выдры». Занимает она 34 страницы и состоит из 6 глав (парусов). Написана частью прозой, частью стихами.

Первые главы – сцены из первобытной жизни, так любимой Хлебниковым.

В дальнейших главах центральное место занимает гибель океанского парохода (кораблекрушение и потопление – одна из основных тем Хлебникова). «Всеобщий потоп» обрушивается на пассажиров, сокрытых внутри «шелковых сводов», и других «врагов» Хлебникова, которых он бичует и высмеивает.

Привожу отрывок из «Детей Выдры».

Парус 5-й.