Заметки старого кавказца. Генерал Засс - Георгий Семёнович Атарщиков
Справедливость требует сказать, что этим успехом барон Засс немало обязан своему любимцу Карим-Хадилю. Последний, заметив, что барон ни за что не отступит, решился на отчаянный подвиг, дабы подготовить успех. Карим влетел в середину спавшего на заре сборища, выстрелил из пистолета – этот-то выстрел мы и слышали – и закричал во все горло отчаянным голосом: «Что вы спите! Засс! Засс! Засс!.. Он с несметною силою над вашими головами, бегите и спасайтесь, кто куда может!»
От этого молодецкого дела даже сам барон Засс был в восторге; он благодарил казаков, обнял своего любимца Карим-Хадиля и расцеловал его при всем отряде.
Нельзя не заметить, что генерал Засс, по своей наружности, характеру, складу ума, находчивости, решительности, уменью внушить к себе уважение и страх в горцах, любовь казаков и солдат, был рожден собственно для партизанской боевой жизни, а потому я считаю уместным, насколько сумею, очертить внешние и внутренние качества барона Засса, и затем буду продолжать рассказ о действиях его на Кубанской линии.
Барон Григорий Христофорович, в то время, к которому относятся эти заметки, имел семь ран, полученных в сражениях и на дуэлях, хромал от раны на одну ногу, но был крепкого телосложения, силен, подвижен; лицо его было выразительное, энергичное; глаза приятные, быстрые, проницательные; длинные русые усы, доходившие до груди; характер живой, восприимчивый, вспыльчивый, но добрый, веселый и в высшей степени решительный; сила воли непреклонная и храбрость, не признававшая никаких опасностей. Барон Засс не любил оставаться один, а потому все офицеры, в особенности молодежь, ежедневно у него обедали и проводили остаток дня в веселых, откровенных разговорах. Встречаясь, таким образом, постоянно со своими подчиненными, барон Засс имел возможность ознакомиться с характером, способностями и умом каждого офицера, и безошибочно давал каждому назначение во время экспедиции и набегов. Он знал, кого назначить в цепь, кого послать на рекогносцировку, кого употребить на самую отчаянную атаку и кого оставить в вагенбурге.
Генерал-майор Г. Х. Засс
Вообще, барон Засс был человек очень популярный и большой хлебосол, но не особенный гастроном: обеды у него были всегда простые, однако сытные. Отправляясь в поход, он брал десяток и более верблюдов, навьюченных съестными припасами, потому что в походе у него продовольствовались не только все штабные офицеры, но всякий, кто только не поленился придти в его столовую кибитку или к раскинутому под деревом ковру Между тем, многие, не знавшие близко Засса, считали его человеком жестоким, чуть не варваром, забывая, что он имел дело с полудикими воинственными горцами, которые уважают одну лишь силу храбрость, крутые меры и некоторые принятые у них самих обычаи, немыслимые в европейской войне, как, например, отрубать у убитых неприятелей головы и выставлять на шесты, что делал и барон Засс в первый год прибытия своего на Кубанскую линию, подчиняясь пословице: «с волками жить – по волчьи выть».
Нам сознавался один господин Ф. который был разжалован за дуэль из гражданских чиновников в рядовые, и прислан в отряд к барону Зассу для того, чтобы скорее иметь случай отличиться в военных делах, что, подготовленный слухами о жестокости этого начальника, он приходил в ужас от одной мысли, что попал именно в его руки. Тем не менее, надобно было явиться. К крайнему удивлению, генерал Засс принял г. Ф. очень ласково и добродушно, спросил, где он остановился и, узнав, что вновь прибывший не имеет еще квартиры, предложил переночевать в своем доме. Приняв с признательностью это предложение, но не слишком доверяя доброте барона, Ф. вел себя весьма осторожно весь вечер, пока не разошлись спать. В доме отдельных комнат не было, а потому для Ф. приготовили постель в гостиной, где у каждого окна висели клетки с канарейками. Засс любил птиц и сам занимался ими. Рано утром, на другой день, он, в одних чулках, тихонько вошел в гостиную, чтобы не разбудить гостя, стал переменять в клетке воду и подсыпать корм. Г. Ф. спавший очень чутко, проснулся и видел все это, притворившись спящим и размышляя с самим собою: «Нет, не может быть, чтобы человек, любящий птичек, был варваром». Ознакомясь ближе с бароном Зассом, г. Ф. вполне уверился в этом, и впоследствии откровенно рассказывал о своем предубеждении, основанном на слухах совершенно ложных.
Солдаты и казаки не только любили Засса, но обожали его, несмотря на то, что он беспощадно мучил их большими переходами. Часто приходилось в ночь пройти до 70 верст и более, чтобы успеть придти до рассвета к аулу, на который предполагалось сделать нападение. При ночных движениях, в отряде наблюдалась тишина мертвая: не позволялось ни курить, ни разговаривать громко; артиллерийские орудия и обоз обматывали колеса сеном или травою, но это делалось редко, потому что тяжести возились почти всегда на вьюках. Часто ночью барон Засс со свитою останавливался на каком-нибудь пункте и пропускал мимо себя отряд, любуясь его тишиною и смелостью переправы вброд, в особенности пехоты, через реки Лабу и Белую. При высокой воде, казаки переправляли пехоту, сажая солдата сзади себя на лошадь, с ружьем и мешком сухарей.
Барон Засс, понимая вполне, что быстрота и внезапность нападения на горцев лучшие ручательства за успех при набегах на хищнические аулы, всегда старался брать как можно меньше артиллерии и пехоты, а в тех случаях, когда нужно было сделать особенно-быстрое движение, ограничивался одними линейными и донскими казаками. Нагрянув на рассвете на хищнический аул, когда все жители спали крепким сном, не чуя беды, войска наши начинали рубить и колоть спасавшихся бегством в разные стороны, в леса и балки, горцев, забирая в плен жен и детей их, не успевших скрыться. Затем, захватив скот, оружие и вещи, которые можно было унести или увезти, и зажегши аул со всех сторон, отряд отступал, при сильной перестрелке с очнувшимся неприятелем и сбежавшимися на помощь из соседних аулов горцами.
По окончании дела, люди, накануне бранившие Засса за непомерные изнурительные переходы, называвшие его «хромым бесом», забывали все труды и лишения. Иногда этот самый «хромой бес», хорошо знавший любовь к нему казаков, обращался к ним с вопросом: «Я вас, братцы, кажется, чересчур проморил? Что же делать: вы
