Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
Состав армии получился следующий:
1-й Офицерский полк[8], под командой генерала Маркова[9] – из трех офицерских батальонов[10], Кавказского дивизиона[11] и Морской роты[12].
Юнкерский батальон, под командой генерала Боровского, – из прежнего Юнкерского батальона[13] и Ростовского полка.
Корниловский ударный полк[14], под командой подполковника Неженцева[15]. В полк влиты части бывшего Георгиевского полка[16] и партизанского отряда[17] полковника Симановского[18].
Партизанский полк[19], под командой генерала Богаевского, – из пеших донских партизанских отрядов.
Артиллерийский дивизион, под командой полковника Икишева[20], – из четырех батарей по два орудия. Командиры: Миончинский[21], Шмидт[22], Ерогин[23], Третьяков[24].
Чехословацкий инженерный батальон[25], под управлением штатского инженера Краля и под командой капитана Неметчика[26].
Конные отряды (донские партизанские отряды Краснянского[27], Бокова[28], Лазарева[29] и др. присоединились к нам в Ольгинской. – А. Д.):
а) полковника Глазенапа[30] – из донских партизанских отрядов;
б) полковника Гершельмана[31] – регулярный;
в) подполковника Корнилова[32] – из бывших частей Чернецова.
Сведение частей вызвало много обиженных самолюбий смещенных начальников и на этой почве некоторое неудовольствие в частях. Приглашает меня к себе Алексеев и взволнованно говорит:
– Я не ручаюсь, что сегодня не произойдет бой между юнкерами и студентами (Ростовский полк назывался еще в начале формирования Студенческим, хотя студентов в нем было очень мало. – А. Д.). Юнкера считают их «социалистами»… Как можно было сливать такие несхожие по характеру части?
– Ничего, Михаил Васильевич. Все обойдется. Волнуется больше П. (П.[33] – бывший командир Юнкерского батальона. – А. Д.), чем батальон.
Спешно комплектовали конницу и обоз, покупая лошадей с большим трудом и за баснословную цену у казаков. Патронов было очень мало, снарядов не более 600–700. Для этого рода снабжения у нас оставался только один способ – брать с боя у большевиков ценою крови.
В Ольгинской разрешился наконец вопрос о дальнейшем плане нашего движения.
Корнилов склонен был двигаться в район зимовников (зимовник – усадьба – становище донских табунов. – А. Д.), в Сальский округ Донской области. Некоторые предварительные распоряжения были уже сделаны. Обеспокоенный этим, генерал Алексеев 12 февраля писал Корнилову: «Из разговоров с генералом Эльснером[34] и Романовским я понял, что принят план ухода отряда в зимовники, к северо-западу от станицы Великокняжеской. Считаю, что при таком решении невозможно не только продолжение нашей работы, но даже при надобности и относительно безболезненная ликвидация нашего дела и спасение доверивших нам свою судьбу людей. В зимовниках отряд будет очень скоро сжат с одной стороны распустившейся рекой Доном, а с другой – железной дорогой Царицын – Торговая – Тихорецкая – Батайск, причем все железнодорожные узлы и выходы грунтовых дорог будут заняты большевиками, что лишит нас совершенно возможности получать пополнения людьми и предметами снабжения, не говоря уже о том, что пребывание в степи поставит нас в стороне от общего хода событий в России.
Так как подобное решение выходит из плоскости чисто военной, а также потому, что предварительно начала какой-либо военной операции необходимо теперь же разрешить вопрос о дальнейшем существовании нашей организации и направлении ее деятельности – прошу Вас сегодня же созвать совещание из лиц, стоящих во главе организации, с их ближайшими помощниками».
На военном совете, собранном в тот же вечер, мнения разделились. Одни настаивали на движении к Екатеринодару, другие, в том числе Корнилов, склонялись к походу в зимовники.
Принято было решение идти на Кубань. Однако на другой день вечером обстановка изменилась: к командующему приехал походный атаман генерал Попов[35] и его начальник штаба, полковник Сидорин[36]. В донском отряде у них было 1500 бойцов, 5 орудий, 40 пулеметов. Они убедили Корнилова идти в зимовники. Наш конный авангард, стоящий у Кагальницкой, получил распоряжение свернуть на восток… Поднявшись с постели, я пошел в штаб отвести душу. Безрезультатно. Некоторое колебание, однако, посеяно: решили собрать дополнительные сведения о районе. В Ольгинской – прилив и отлив. Присоединилось несколько казачьих партизанских отрядов, прибывают офицеры, вырвавшиеся из Ростова, раненые добровольцы, бежавшие из новочеркасских лазаретов. Притворяются здоровыми, боясь, что их не возьмут в поход.
Приехал из Новочеркасска генерал Лукомский[37]. Накануне нашего выступления из Ольгинской он вместе с генералом Ронжиным[38] (впоследствии главный военный прокурор Вооруженных Сил на Юге России. – А. Д.), переодетые в штатское платье, поехали в бричке прямым путем на Екатеринодар для установления связи с Кубанским атаманом и добровольческими отрядами. Но в селе Гуляй-Борисовка они были пойманы большевиками, томились под арестом и едва спаслись от расстрела.
Уехал полковник Лебедев[39] с небольшим отрядом «особого назначения», состоявшим при генерале Алексееве. Ему было поручено связаться с Заволжьем и Сибирью. Лебедев впоследствии пробрался в Сибирь и стал начальником штаба у адмирала Колчака; часть его спутников, по советским сообщениям, попала в тюрьмы Поволжья. Уехали вовсе, по личным побуждениям, несколько офицеров, в том числе Генерального штаба генерал Складовский и капитан Роженко[40] (быховец). Оба они в Великокняжеской были убиты большевиками исключительно за «буржуйный» вид, и тела их бросили в колодец…
* * *
Мы шли медленно, останавливаясь на дневках в каждой станице. От Ольгинской до Егорлыцкой 88 верст – шли 6 дней. Сколачивали части, заводили обоз. При условии направления в зимовники такая медленность была вполне понятна.
У Хомутовской Корнилов пропускал в первый раз колонну. Как всегда – у молодых горели глаза, старики подтягивались при виде сумрачной фигуры командующего. С колонной много небоевого элемента, в том числе два брата Сувориных (А. и Б.), Н. Н. Львов, Л. В. Половцев[41], Л. Н. Новосильцев[42], генерал Кисляков[43], Н. П. Щетинина, два профессора Донского политехнического института и др. Члены нашего «Совета» не пошли: и Корнилов, и я в самой решительной форме отсоветовали им идти с нами в поход, который представлялся чреватым всякими неожиданностями и в котором каждый лишний человек, каждая лишняя повозка – в тягость.
Два перехода шли по невылазной грязи, в которой некоторые добровольцы буквально оставили обувь и продолжали путь босыми…
* * *
В селении Лежанка нам преградил путь большевистский отряд с артиллерией.
Был ясный слегка морозный день. Офицерский полк шел в авангарде. Старые и молодые, полковники на взводах. Никогда еще не было такой армии. Впереди – помощник командира полка полковник
