Ольга Добиаш-Рождественская - Крестом и мечом. Приключения Ричарда І Львиное Сердце
11
«Сокол — король Франции». Сам Анри в предчувствии грядущего велел будто бы изобразить на пустом месте стены Винчестерского дворца орла и четырех орлят, из которых два бьют отца крыльями, третий — когтями и клювом, а четвертый, повиснув на его шее, пытается выклевать ему глаза.
«Четыре орленка — четыре моих сына. Они до смерти не перестанут преследовать меня. Младший, кого я больше всего любил, горше всего меня оскорбит».
*5. Четыре орленка — четыре моих сына - Анри III, Ричард, Жоффруа Бретанский и Иоанн Безземельный.*
Сам Ричард неоднократно рассказывал историю о своей отдаленной бабке — ее применяли и к матери его Элеоноре Аквитанской, графине Анжуйской,
«удивительной красоты, но неведомой (очевидно, демонской) породы».
Эта дама вызывала подозрения близких тем, что во время мессы никогда не оставалась на момент освящения даров, но уходила тотчас после Евангелия. Однажды, когда по повелению ее мужа четыре рыцаря хотели ее удержать, она, покинув двух своих сыновей, которых держала под плащом справа, улетела в окно с двумя другими, которых держала слева, и больше не возвращалась...
«Неудивительно, — замечал рассказывавший это Ричард, — что в такой семье отцы и дети, а также братья не перестают преследовать друг друга, потому что (так говорил он) мы все идем от дьявола к к дьяволу».
«Разве ты не знаешь, — спрашивал будто бы у того же Геральда принц Жоффруа, — что взаимная ненависть как бы врождена нам? В нашей семье никто не любит другого».
Большинство видений и предчувствий у Геральда относится к королю Анри и лишь косвенно затрагивает его сыновей. Вся энергия гнева и сарказма этих снов относится к автору Кларендонских постановлений и убийце Фомы Бекета.
«Но какова может быть судьба сыновей такого отца?»
Лично к Ричарду отношение Геральда исполнено осторожности и даже пиетета. Ни при каких обстоятельствах не забывает он, как в 1187 году
«ради отмщения Христовой обиды он принял знак креста, подав тем всем заальпийским народам пример великодушной смелости».
Портрет Ричарда, который он чертит в момент его смерти, сделан скорее сочувственною рукою. Но ни личные качества, ни блестящие подвиги героя не отклоняют грозных путей семейного рока.
«Как со стороны отца, так и со стороны матери, королевы Элеоноры, порочен корень их сыновей, и потому, зная их происхождение, да не удивится читатель их злополучному концу».
12
Закон наследственности, который получил зловеще образную форму в вещаниях святых Бернарда и Фомы:
«От дьявола исходят и к дьяволу придут»,
иллюстрируемый в свете соображений более трезвых, нежели соображения привидений и добрых женщин, на семье Плантагенетов XII века, могли бы обусловить более благоприятные и даже абсолютно благоприятные предсказания.
Эта семья, смешавшая много сильных и разнообразных кровей крайнего германского севера и яркого романского юга, суровую душу скандинавских скал, сложную жизнь пиренейско-атлантической страны и веселье лазурных берегов Прованса, соединившая много культурных традиций, старых и молодых, наивно-свежих и порочно-утонченных, была исключительно энергичной и талантливой семьей. Все известные нам фигуры предков короля Ричарда — выше среднего роста как морально, так и физически. Семья эта богата эффектными, выразительными в чисто средневековом смысле фигурами, не дав, впрочем, ни одного образа высшей человеческой красоты, какие знала хотя бы в Людовике IX семья Капетингов. Наблюдения евгеники имели бы любопытный материал в этой династии. Кровь норманнских пиратов, на многие десятилетия
«впитавших воздух моря и страсть к безбрежным странствиям»,
мало изменившаяся, победившая все примеси за два века господства*6. После полутора веков набегов норманнов на Северную Францию область нижней Сены, будущая Нормандия, уступлена их вождю Рольфу-Роллону в 911 году на вассальных правах. Вышедший отсюда в 1066 году для завоевания Англии Гильом был шестым потомком Роллона.* на северофранцузском берегу *7. Доныне в населении Нормандии поражают белокурый тип и северная музыка речи.*, через посредство Гильома, завоевателя Англии, его сына Гильома Рыжего, его внука Анри I*8. Имеются в виду Вильгельм Завоеватель (ок. 1027—1087), нормандский герцог, с 1066 года король Англии, и его преемники — английские короли Вильгельм II Рыжий (1087—1100) и Генрих I (1100—1135); Генрих I был не внуком, а младшим сыном Вильгельма Завоевателя. — Б. К.* и его правнучки Матильды, «императрицы Матильды», — кровь эта влилась в жилы графов Анжу, одной из самых крупных сеньорий французского запада, когда Матильда, единственная прямая наследница норманнской династии в Англии, бывшая первым браком замужем за императором Генрихом V, затем отдала свою руку вместе с правами
13
на английский и норманнский престолы анжуйскому графу Жоффруа Плантагенету. Сын ее Анри II, осуществивший эти права, сведя, таким образом, на своей голове три короны, на языке хроник именуется «сыном императрицы». Казалось бы, уже этот король-граф являлся человеком на девять десятых французской крови, даже в своей норманнской парентеле *9. Родне.* Потому что огромные, многодетные семьи, «дома» (maisnie), «фары» норманнских баронов, из которых не была исключением герцогская семья, плодились и множились не только за счет законных жен, но и наложниц, — очевидно, в огромном большинстве женщин французской, местной породы.
Побочные дети, «батарды», — таким был и Гильом, завоеватель Англии, — не бывали обездолены в отцовском наследстве. Нормандский обычай признавал полное их равенство с законными детьми. Только их многочисленность вынуждала большинство младших, не вмещавшихся в родовой удел, искать счастья за морями. Так искал его в Англии Гильом, в Испании — Рожер Тоэни, в Италии и Византии — Гвискард, в Сирии — Боэмунд и Танкред. Сверх материнской, нормандской отец Ричарда, Анри II, имел чисто французскую, анжуйскую парентелу. Это была старая семья каролингских графов, давно осевших в светлом и мягком крае, по широкой долине, которую пробила, катясь к морю, Луара, окруженная здесь рощами дубов, полная весною аромата шиповника. Анри II был глубоким патриотом веселого Туранжу, родных своих городов: Тура и особенно Ле-Манса,
«где была его колыбель, где была могила его отца».
Об этом он вспоминал впоследствии, в трагических событиях, заставивших его, точно травленого волка, бежать по своей стране из города в город, под шум
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
