Вы меня слышите? Встречи с жизнью и смертью фельдшера скорой помощи - Джейк Джонс

Пегги мотает головой. Она упрямится. Мой коллега присаживается на корточки рядом со мной.

— Я знаю, что вам страшно, Пегги. Мне бы тоже было страшно. Но когда вы утром услышали соседа, вы позвали на помощь. Вы же понимали, что что-то не так, правда? Поэтому вы закричали. И вот мы приехали. Через пару часов вам будет намного лучше. Обещаю.

Сосед кладет руку ей на плечо.

— Ну что ты, Пегги. Пусть они тебе помогут. Пожалуйста.

Молчание.

А затем Пегги кивает.

Мы становимся в нужную позицию, по бокам от Пегги, и беремся за самые чистые куски одежды, которые можем найти. Мы уже знаем, какая сейчас будет вонь.

— Вы готовы, Пегги?

Пегги кивает.

Мы делаем глубокий вдох.

Рассерженный молодой человек дерется с полицейской машиной до потери сознания

Мое путешествие в мир скорой медицинской помощи началось по капризу судьбы. Можно сказать, я наткнулся на эту работу случайно. Я не шел к этому всю жизнь. У меня не было ни непреложного ощущения предназначения, ни медицинской подготовки, ни опыта ухода за больными. Я не был волонтером: не отвозил пациентов в больницу, не помогал адаптироваться людям с психическими расстройствами и не дежурил в палатке Скорой помощи Святого Иоанна. Я был желторотым новичком. У меня было некоторое представление, с чем приходится иметь дело фельдшерам: ДТП, инфаркты, алкогольные отравления — но я никогда не пытался выяснить, верно ли оно. Я работал клерком, и мне нужен был глоток свежего воздуха. Как офисный планктон, я подумал, что трудности помогут мне обрести чувство осмысленности. Можно сказать, что я хотел круто изменить свою жизнь. Можно сказать, что я импульсивно откликнулся на зов новизны. А можно назвать мое решение безрассудным шагом человека без планов на будущее.

* * *

Бум!

Его глаза распахнуты. Голова опущена. Ноздри раздуты от злости.

Бум!

Плечи опущены, руки прижаты к телу, корпус напряжен, будто он пытается освободиться от наручников.

Бум!

С носа свешиваются длинные сопли, мотающиеся туда-сюда в ритме его носорожьего дыхания.

Бум!

Его лоб красный от ссадин, как раздавленная клубника, зубы сцеплены, губы приоткрыты, челюсти судорожно сжаты. Вены на шее и висках вздулись. С лица стекает пот.

Бум!

Он уставился мне прямо в глаза. Наши лица не дальше метра друг от друга.

Бум!

И через каждую пару секунд он выдвигается вперед и колотится головой о защитный экран.

Бум!

Усиленный плексиглас трещит и содрогается. Металлическая решетка постепенно искривляется. Он отступает на шаг назад, втягивает носом сопли, выставляет подбородок вперед, пучит глаза и издает гортанный рык.

Бум!

Вдох, хлюпанье носом, напряжение мышц и удар головой.

Бум!

Он пошатывается. Плечи ходят туда-сюда. Полицейская машина заворачивает за угол, и он спотыкается, но удерживается на ногах. Он моргает и отворачивается. Может быть, сейчас он, наконец, прекратит?

Бум!

Это представление. Шоу. Упрямый уход в темноту.

Бум!

Игра на выносливость. Как будто держишь спичку, пока не обожжешься.

Бум!

Как будто сжимаешь в ладони компас и колешься об стрелки.

Бум!

Игра, при которой мужчина не переставая, изо всех сил бьется головой об ударопрочную деталь.

Бум!

До тех пор, пока не начинает шататься. Глаза у него закрываются, голова запрокидывается, колени подгибаются. Он падает на стену машины и съезжает на пол.

Бум!

* * *

В шесть лет все мальчишки в нашей школе хотели быть дальнобойщиками или футболистами. Девочки стремились стать балеринами или учительницами, так уж повелось. Дальнобойщики сидели в высокой кабине, им можно было остановиться в любой момент, купить шоколадный батончик и съесть прямо за рулем, и даже, может быть, запить газировкой. Или зайти в «Босс Хогз», таинственное кафе на автостраде, где весь день подавали завтрак. Тогда, в восьмидесятые, все помешались на пищевых волокнах, и все обязательно было цельнозерновым и необработанным: цельнозерновой хлеб, цельнозерновые макароны, коричневый рис и даже цельнозерновые пирожные. Заехать в кафе и съесть яичницу с сосиской и картошкой фри в любой момент — это было настоящее приключение.

На следующий год мы стали метить выше и захотели водить поезда: выяснилось, что машинисты ездят быстрее дальнобойщиков и им не надо отвлекаться на руль. Это было вполне разумно и логично, хотя машинистам приходилось все планировать заранее и брать шоколадный батончик с собой. Еще через год мы стали мечтать о профессии астронавта (они еще быстрее), затем — зоотехника в зоопарке (после школьной экскурсии), полицейского, пожарного, каскадера. Фельдшер — или, как мы бы тогда сказали, водитель скорой помощи — никогда не был работой мечты: будем честны, это казалось недостаточно мужественным и слишком напоминало работу медсестры. Правда, я не помню, чтобы кто-то выражал желание стать бухгалтером, юристом или чиновником. В то время мы ничего не знали о такой штуке, как вероятность.

Занятия по профориентации в старших классах были забавные. Преподаватель химии — возможно, кто-то удивится такому выбору — долго распространялся о том, какая замечательная бизнес-модель у сети магазинов носков, и отвлекался на пространные размышления о парадоксе выбора:

— Ребята, вам так повезло. У вас столько возможностей. Но помните: чтобы эти возможности пошли вам на пользу, нужно сделать выбор. И… оп! Как только вы сделали выбор, все остальные возможности исчезают…

За этими оригинальными наставлениями следовало психологическое тестирование для выявления подходящей профессии. В опросниках нам предлагалось решить загадки с двойным дном и выбрать одно из нескольких решений разных дилемм, например:

Какое действие даст вам наиболее сильное чувство удовлетворения?

— соорудить убежище для раненого животного;

— решить математическую задачу на виду у зрителей.

— объединить группу незнакомых людей, чтобы издать журнал.

На основании результатов сконфуженным подросткам выдавались варианты будущих профессий, как будто нас подключили к какому-то диагностическому суперкомпьютеру. Либо алгоритм был кривой, либо мои одноклассники врали, потому что почти всем посоветовали стать ландшафтными дизайнерами или инженерами-сметчиками, а зачастую и тем и другим.

Конечно, некоторые ребята всегда знали, чем будут заниматься. В основном это были дети, которые должны были пойти по стопам родителей, как будто их будущее было уже полностью распланировано и не подлежало обсуждению: девочка из семьи двух врачей, которая уже в тринадцать лет решила взять три занятия по естественным наукам и три по математике и получить по ним высший балл, или сын ювелира, который ловко обращался с числами