Слушая животных. История ветеринара, который продал Астон Мартин, чтобы спасать жизни - Ноэль Фицпатрик
Спасибо тебе, безымянный ягненок, за то, что помог мне найти свою самую яркую звезду на небе. Благодаря тебе я однажды осознал свое место в мире. Да, у тебя не было имени, но именно ты помог мне обрести мое. В ту роковую ночь, которая определила дальнейший ход всей моей жизни, ты научил меня смирению и одновременно подвиг к самым высоким устремлениям.
2. КОРОВЫ, ОВЦЫ И ЗЕМЛЯ
Мой отец Шон Фицпатрик
Я сделал свой первый вдох в среду, 13 декабря 1967 года, примерно в семь вечера. Накануне вечером мой отец Шон отвез маму Риту в больницу округа Лиишь в Порт-Лиише и сразу же вернулся на ферму, чтобы присматривать за овцами и коровами. Роды были долгими и трудными. Свободных кроватей в больнице не было, и мама лежала на каталке в коридоре с вечера вторника до вечера среды, пока ее не перевели в родильное отделение. Доктор несколько раз подходил, похлопывал ее но животу и говорил: «Животик еще не готов, Рита, еще не пора». Мама рассказывала, что просила у проходившего мимо персонала обезболивающее, кричала: «Помогите мне!» Разумеется, безрезультатно. Ни физической, ни лекарственной помощи она не дождалась — в те времена это было не принято. Уверен, что сегодня даже в моей ветеринарной клинике ей помогли бы!
Отец при родах не присутствовал. Тогда это не практиковалось. Отцов в родильное отделение не пускали. Впрочем, он все равно был слишком занят работой. В больницу он приехал через пару часов после моего рождения и был очень доволен, что у него родился сын. И тут же снова вернулся к работе. Мама пробыла в больнице около недели, а за моим старшим братом и тремя сестрами все это время присматривала наша соседка миссис Данн, которая и стала моей крестной. Когда маму вместе со мной выписали, у отца не нашлось времени забрать нас из больницы — он был занят обрезкой рогов у скота. По его мнению, это была вполне уважительная причина. Я уже появился на свет, а забирать нас с мамой из больницы не было делом первостепенной важности. У отца на первом месте был скот, земля и все остальное хозяйство. Так было для него всегда, как и для его отца, и для отца его отца…
Отец как раз занимался дехорнингом — обрезанием рогов у коров брата Германуса, директора местной Школы братьев-патрикианцев для мальчиков, принадлежавшей католической общине Святого Патрика, в которую через двенадцать лет предстояло поступить и мне. Чтобы не отрываться от работы, он попросил брата Германуса забрать нас из больницы. Медсестры были немало удивлены, когда в родильном отделении появился священник в соответствующем одеянии с белым «римским» воротничком и в тапочках. Сияя улыбкой, он взял меня на руки, словно я был его ребенком, и радостно понес к выходу, не обращая внимания на недоуменные взгляды и перешептывания. Следом за ним шагала довольно растрепанная, измученная и ни в чем не повинная Рита. Без сомнения, пересудов и сплетен хватило на весь день, а то и два.
Честно признаюсь: во многом я — истинный сын своего отца, и внешне, и в том, что касается отношения к своей работе. Поскольку я вырос на ферме и с раннего детства работал рядом с ним, прекрасно понимаю, почему он счел обрезание рогов более важным делом. Видимо, он столкнулся с какой-то проблемой, связанной со скотом, которую мог решить только сам. Не сомневаюсь, что в его представлении брат Германус был надежным и достойным человеком, которому вполне можно поручить забрать из больницы жену с ребенком.
Давайте посмотрим правде в глаза: забрать нас мог любой, кто умел водить машину, а вот дехорнинг мой отец не мог доверить никому.
Я это понимаю. Честно говоря, я и сам повинен в этом грехе — неспособности делегировать кому-то часть своих забот о животных. И все же мне бы хотелось, чтобы отец приложил больше усилий к тому, дабы лично убедиться, что у нас с мамой все в порядке.
А с другой стороны, что ни делается, все к лучшему. Брат Германус наслаждался своей неожиданной ролью моего неофициального крестного отца. С тех пор я был его малышом, и он ничто так не любил, как брать меня из колыбели, когда я плакал, и заставлять смеяться при виде зубных протезов, которые соскакивали с его десен. Мама кормила меня грудью только в больнице — всего неделю. Дома ей пришлось вернуться к хлопотам по хозяйству и к заботам о других детях, а счастливый, как ясный день, брат Германус сидел со мной на руках и кормил меня из бутылочки. Так что мои первые детские воспоминания связаны с зубными протезами, которые подпрыгивали от его восторженной радости каждый раз, когда он приходил к нам.
Потом, во время моего крещения, возникли некоторые разногласия по поводу выбора имени для меня. Отец хотел назвать меня Мартином в честь деда, но мама была с этим категорически не согласна. Она заявила, что в семье слишком много Мартинов, и упорно называла меня Ноэлем. Отцу это не нравилось, и он продолжал воинственно настаивать на своем. В результате в свидетельстве о рождении было записано: Мартин Ноэль Гальгани Фицпатрик. Мама хотела обеспечить мне защиту святого — в Ирландии это обычное дело. Отсюда появилось имя «Гальгани» в честь святой Джеммы Гальгани. Впрочем, мама всю жизнь звала меня Ноэлем — я был ее рождественским малышом. Так я Ноэлем и остался — и очень этому рад. Честно говоря, мама могла называть меня как угодно, потому что отец редко был рядом, когда я бодрствовал, — разве что по ночам, но и тогда он игнорировал детский плач. Маме приходилось справляться со мной, моим старшим братом и тремя сестрами, а порой еще с каким-нибудь ягненком или теленком, которого нужно было выкармливать из бутылочки в сарае или на кухне. Кроме того, отец вечно присылал ей рабочих, чтобы она их кормила, в дополнение ко всем своим заботам.
* * *
Мой отец вырос в большой семье — у него было девять братьев и сестер. Жили они в местечке Брокера, что в приходе Баллифин графства Лиишь, примерно в пяти милях от городков Порт-Лиише, Маунтрат и Маунтмеллик. Его отец и дед были фермерами. Они всегда выращивали практически все.
