Рабочий-большевик в подполье - Александр Карпович Петров
Долгие годы, проведенные А. К. Петровым в тюрьмах, в ссылке, подорвали его здоровье. Вернулся в Россию он совершенно больным. Но никакие испытания не сломили воли пролетарского революционера. По прибытии в Архангельск 10 сентября 1921 года он писал: «Всей семьей готовы каждую минуту на смерть за дело пролетариата, за дело мировой революции». Он вновь включается в работу по восстановлению народного хозяйства, выступает на митингах и собраниях рабочих. Казалось, этому стальному большевику-ленинцу не страшны никакие физические недуги. Но нет... Тюрьмы, застенки, недоедания надломили силы А. К. Петрова, и он тяжело заболел. Ветерану уже стало не по силам работать, врачи признают его инвалидом. Но большевик-ленинец, преодолевая недуги, по мере своих сил участвует в деятельности Общества старых большевиков, оказывает помощь Центральной контрольной комиссии, пишет воспоминания. Первая часть их увидела свет на страницах журнала «Пролетарская революция» в 1923 году, а в 1925 году они вышли брошюрой под редакцией А. И. Ульяновой-Елизаровой и Ф. Я. Кона.
А. К. Петров мечтал продолжить свои мемуары, но преследовавшие его болезни не дали ему возможности довести это дело до конца. В 1935 году его не стало.
Воспоминания А. К. Петрова публикуются с незначительными сокращениями.
А. М. СОВОКИН, кандидат исторических наук
I. КАЗАНЬ
1875 год — начало моей жизни в семье сторожа Казанских пороховых заводов. Отец получал в то время 11 руб. жалованья в месяц, и на эти средства приходилось содержать семью в девять человек. Поэтому с семи лет мне уже пришлось работать, собирая щепки, тряпки, кости, старое железо для продажи в город, в лавки, покупающие сырье. Девяти лет меня отдали в приходскую школу, где учился зимой, а летом работал то на Казанских пороховых заводах, чистя песком банки из-под пороха, то на фабрике Алафузова в початочном отделении[12]. Заработок мой равнялся трем копейкам в день.
Несмотря на тяжелые условия жизни, находились минутки и для удовольствия. На берегу реки Казанки по воскресным дням с утра собирались детишки рабочих, служащих, чиновников и офицеров с фабрики Алафузова и Казанских пороховых заводов; мы составляли воображаемые разбойничьи отряды, производили «маневры» с диким весельем и гиканьем, причем дети чиновников и офицеров занимали в наших играх рядовые места... Гимназистов мы называли «синей говядиной», а кадетов «на палочке надеты», но это не мешало нам находиться в дружбе, и благодаря этому миролюбию в наших играх принимали участие и девочки.
Этим забавам подошел конец, когда я окончил приходскую школу и задумал сделаться заправским рабочим Казанских пороховых заводов; мне было 14 лет (это было в 1889 году). В это время на горизонте наших детских игр появляется взрослый гимназист Александр Митрофанович Стопани (в настоящее время один из ветеранов большевизма).[13] У него была большая собака Маркиз. Такое название собаки сразу внедрило в нашу среду симпатию к гимназисту. Между тем он сам шел навстречу и познакомился со мной под предлогом разных справок. Скоро он предложил мне для чтения книжки издания «Посредника»[14]. Как-то в разговоре со мной Стопани узнал, что я кончил приходскую школу и собираюсь сделаться рабочим, и удивился, почему я не думаю «продолжать образование». Мне же казалось странным, как можно «продолжать образование».
Был весенний теплый день. На Казанке шел лед, а мы лежали с А. М. на берегу, около нас неизменный Маркиз, и обсуждали план моего дальнейшего образования. С твоими способностями, говорил А. М., подготовившись, можно поступить сразу в 4-е отделение городского училища, и обещал найти знакомую, которая возьмется меня подготовить. Я был рад этому и согласился, но с условием — лето проработать на Казанских пороховых заводах, таская ящики на вагонетки и получая за это 12 руб. в месяц. По тому времени это были большие деньги.
Итак, летом я работал ежедневно, а вечером занимался с дочерью одного чиновника. Как всегда, сменилось не одно поколение одуванчиков, расцвела и отцвела черемуха, за ней сирень, расцвели и созрели огородные овощи и низко- низко склонились головы созревших крупных подсолнечников... А мы с этой девушкой до самых осенних дождей сидели за столиком в садике и каждый вечер готовились к экзамену. Девушка добросовестно со мной занималась, исполняя «задания» А. М. Я же одним только глазом любовался на солнце, заходящее за голубые горы Услона (на Волге), и радовался, что вместе с ним скоро отправлюсь на покой — домой — спать на голом полу, укрытый тряпьем.
Осенью я выдержал экзамен в городское училище. Весть об этом разнеслась среди детей рабочих Казанских пороховых заводов и фабрики Алафузова, где работало до 10 000 человек, и вся эта среда стала смотреть на меня, ученика 4-го отделения городского училища, как на студента. Это было необыкновенное событие — сын сторожа поступил в городское училище.
С этой зимы я стал знакомиться с классиками не только русскими, но и иностранными. Прочел Шпильгагена, Юнаса Ли, Эркмана-Шатриана[15], Эмиля Золя и др. Читал я во всякую свободную минуту — с 5 часов утра, как засвистит заводской гудок, до 12 часов ночи, когда у Стопани, где я часто оставался ночевать, укладывались спать. Находясь постоянно в семье Стопани, я наслаждался игрой на рояле старшей сестры А. М., которая исполняла лучшие вещи музыкальных классиков. Здесь я воспринимал эстетическую сторону жизни. Научился привычкам интеллигентной семьи, впитывая все в себя, как губка, и в одну зиму, незаметно для себя, «отшлифовался». Весной одним из первых перешел в 5-е отделение, и мне оставалось два года, чтобы закончить курс. На другой день после экзамена поступил на завод рабочим, но уже в химическую лабораторию для определения удельного веса пороха и других лабораторных работ. Теперь я уже сознательно стал восстанавливать знакомства с рабочими подростками и давать им книги, получаемые мною от А. М. Стопани, и делиться своими знаниями. За это лето
