Защита поручена Ульянову - Вениамин Константинович Шалагинов
Полиция? А бог? Разве сам бог, определяющий, по смыслу религиозной догмы, будущее миров и народов, императоров и простых тружеников, разве он, кому все доступно, бессилен защитить свое царство, своих слуг и нуждается в защите земного правосудия? Или не прав Фейербах? И кто-то способен с позиции веры и науки о вере опровергнуть его известное замечание о том, что «невозможно, чтобы божество было оскорблено, немыслимо, чтобы оно мстило человеку за оскорбления, нелепо, чтобы его можно было удовлетворить наказанием его оскорбителей…»?
Боюсь ошибиться, но что-то подобное я слышу в первом защитительном слове Ленина-адвоката.
Критика тогдашнего положения - это и была защита. Религия стала полицейской - так ее называл позже Ленин, - область права смешалась с религией, греховное стало называться преступным.
Критиковать замшелое средневековье в законе, предвзятость и подстроенность обвинения - это и означало защищать. Не будь 180-й, не было бы и преступления Муленкова, был бы проступок, извиняемый темнотой и придавленностью русского мужика. Защита критикой - это ленинская непримиримость, отвечавшая его взглядам на старый суд, на бескомпромиссную защиту в старом суде.
Писал же он в 1901 году в «Случайных заметках»:
«Улица хочет видеть в суде не «присутственное место», в котором приказные люди применяют соответственные статьи Уложения о наказаниях к тем или другим отдельным случаям, - а публичное учреждение, вскрывающее язвы современного строя и дающее материал для его критики, а следовательно, и для его исправления» [4].
Или вот это из общеизвестного письма к Стасовой:
«Брать адвокатов только умных, других не надо. Заранее объявлять им: исключительно критиковать и «ловить» свидетелей и прокурора на вопросе проверки фактов и подстроенности обвинения, исключительно дискредитировать шемякинские стороны суда» [5].
«Исключительно критиковать», «исключительно дискредитировать»…
Просится мысль-догадка: закон освобождает судей от необходимости уличить Муленкова в умысле. Это значит - стройте дом без любой из его четырех стен! Какой здравомыслящий станет строить такой дом или признает такой дом за дом?… Закон не требует для обвинения в богохульстве самого богохульства. Казалось бы, наконец-то определенное требование! Ан нет. Правительствующий сенат освобождает обвинителя и от этого требования. Он так ловко истолковывает понятие публичности, что от него не остается и тени. Видите ли, публичность имеется и тогда, когда действие происходит в присутствии лишь одного лица, если только существует возможность доступа в определенное место третьих лиц.
Какой темный и страшный лес официального произвола!
Дочитана последняя страница судебной повести… Чтобы не нарушать цельности впечатления от трудной судьбы и трудной защиты, не открываю нового дела и, завязав на «чемодане» тесемки, какое-то время стою у окна. Глубокая и чистая синева вечернего неба - и грязь прошлого века. «До царя далеко, до бога высоко».
Как повернулась бы жизнь царева «обидчика» без ленинской защиты? Долго ли он жил на белом свете, узнал ли когда-нибудь, что Ульянов, самарский адвокат, - это Ленин, что его защищал Ленин? Какие чувства и мысли вынес он из судебного зала, что думал о своем защитнике?
В обложках муленковского дела не было ничего, что проливало бы свет на отношения Ленина и его подзащитного после суда. А вот в одной из великан-папок кое-что нашлось. Нашлось… еще одно уголовное дело Муленкова.
Интересная подробность: 5 марта - первый «судный день» Ленина, он защищает Муленкова, 16 апреля - третий, и снова за его щитом - Муленков. Тот же адвокат и тот же подзащитный.
Надо заметить, что первоначально ордер на новую защиту Муленкова - от казны, по назначению, был выдан О. Г. Гиршфельду, весьма сведущему юристу, присяжному поверенному самарской адвокатуры, но в самый канун процесса О. Г. Гиршфельд обратился к председателю окружного суда с ходатайством освободить его от этой защиты, так как Муленков, а с ним и еще шесть подзащитных Гиршфельда «выразили желание иметь своим защитником помощника присяжного поверенного В. Ульянова».
Просьба Гиршфельда была удовлетворена, и на его рапорте появилась надпись:
«Обязанности защиты подсудимых Тишкина, Зорина, Уждина, Зайцева, Красильникова, Гайского, Муленкова принять на себя согласен. Пом. прис. пов. В. Ульянов».
В желании Муленкова и на втором его процессе видеть за адвокатским столиком прежнего своего защитника - признание его достоинств. И, конечно же, надежда.
Однако сбылась ли она, эта надежда?
Да. И самым чудесным образом. Второй приговор ничего не прибавил к первому - тот же год тюрьмы.
Значит, оправдание?
Нет, обвинение.
Точнее - обвинение и оправдание.
Новое дело Муленкова - фальшивка самарской полицейщины. Полугодом раньше случая в бакалейной лавке одной бабке «поблазнилось» спросонья, будто в избу лезет «хититель» - зазвенело разбитое стекло. «Хититель» ничего не украл, никто не видел его в лицо, но вот объявился «богохульник» Муленков, и в полицейском участке, поворошив ветошь, сказали - он.
А тут у Афимьи Прокаевой пропала с «незапертого двора» исподняя рубашка. И эта пропажа стала виной Муленкова.
Потом еще одно фальшивое лыко в строку. И еще. Словом, спал, спал мужик и выспал: четыре дела о кражах.
И странное совпадение: в процессуальной роли потерпевшего по одному из дел - Алексей Борисов, тот самый лавочник, что написал в свое время верноподданнический донос на Муленкова. Теперь он «нижайше» извещал власти, что Муленков тайно проник в его заведение и украл 2 рубля 60 копеек вместе с портмоне, в котором они хранились.
…Защитительное слово Ленина. Проформа с заполнением вопросного листа - и присяжные приносят из совещательной комнаты три оправдания. «Нет, не виновен», «нет, не виновен», «нет, не виновен». Три оправдания - три приговора полицейщине, свидетельство бесчестья и поражения обвинителей. Только борисовское портмоне «выстрелило».
Но и этот пункт обвинения был настолько шаток и малодоказателен, что коронное трио не решилось нарастить срок, отмеренный по судебному решению о «богохулении».
Приговор без наказания! Торговая Самара отказывала и себе и своим принципам! Почему? Очевидно, потому, что привыкшая считаться только с силой, она и увидела эту силу [6].
2
«Ленин не хочет ослепить, увлечь, он хочет только убедить…» [7] - это слова Клары Цеткин.
И Ленин убеждает… даже торговую Самару. Первые два процесса - и столь удивительная победа молодого адвоката.
А как по
