Пол Стретерн - Хайдеггер

Хайдеггер первоначально согласился с анализом Гуссерля, но вскоре стал добавлять к его идеям собственные. Так начала формироваться его оригинальная философия, хотя она так и останется в долгу у феноменологического подхода Гуссерля.

В 1918 г. Хайдеггера призывают в армию и отправляют на метеорологическую станцию в окрестностях Седана, на территории оккупированного немцами северо-востока Франции. Союзники наступают, и немецкая армия разваливается. Хайдеггер не принимал участия в боях, но на него огромное впечатление оказали исторические события, стремительно разворачивающиеся вокруг. Кайзер отрекся и бежал в Голландию, Германия стала республикой с социал-демократическим правительством, немецкая армия капитулировала. Униженная Германия погрузилась в политический хаос: в северных портах взбунтовался флот, Берлин и Мюнхен были охвачены беспорядками. Хайдеггер понял, что довоенная жизнь – со всей ее культурой и буржуазной самоуверенностью – больше не вернется. Его веру в феноменологию дополняло ощущение, что ему ничего не осталось, кроме «силы личности или убежденности во внутренней ценности центрального эго». Но, как это ни парадоксально, он чувствовал «радость жизни», был счастлив, что миру, который «просто играл с духом», теперь приходит конец. Будущее могло стать «новой эрой духа». Однако другие граждане Германии, охваченные подобными предчувствиями, имели иную точку зрения на происходящие события. На юге страны, в Баварии, возникла советская республика, наподобие той, что большевики во главе с Лениным создали в России. В Берлине началось восстание спартакистов, целью которых была такая же «красная республика». Обе вскоре были разгромлены правыми из фрайкора (добровольческого корпуса), и красный террор сменился белым террором. Тем временем союзники не снимали блокаду, и в стране начался голод.

В 1919 г., среди всеобщего отчаяния, Хайдеггер утратил веру в Бога. Он был достаточно осторожен и ничего не сказал Гуссерлю, но с этого момента его философия стала расходиться с той феноменологией, какой видел ее основатель. Хайдеггер теперь отвергал трансцендентальные аспекты философии Гуссерля. Трансцендентальное эго теперь представлялось ему всего лишь «иллюзией». Философия должна быть устремлена к «целостному субъекту, имеющему опыт мира», а не к «бескровной теоретически мыслящей вещи, что только подразумевает мир». Абсолютное Бытие больше не являлось целью феноменологических усилий Хайдеггера. Однако неверие Хайдеггера не следует путать с упрощенным атеистическим взглядом на мир. Его взгляды по-прежнему отличались глубокой духовностью – эта неотъемлемая черта его характера сохранится на всю жизнь. Сначала Хайдеггер преодолевал это противоречие тем, что рассматривал свою философию как форму религии, которую та принимает «во времена без Бога». Его философия должна была сосредоточиться на изучении не Абсолютного Бытия, а «самого бытия». Но что такое бытие? Это должно стать центральным вопросом философии Хайдеггера. Разнообразные возможности, заложенные в такой подход, раскрывают другие подобные вопросы: «Что это?», «Что именно я открываю, когда думаю о собственном существовании?», «Что такое “существовать”?». Тени смысла были расплывчатыми и непостоянными. «Что это значит – существовать?»

Заменой чистому сознанию Гуссерля станет бытие, но подход не изменится. Бытие, которое стремился осмыслить Хайдеггер, лишено действий и объектов, подобно «выведенному за скобки» сознанию Гуссерля. Именно в нем кроются основы науки, психологии и даже логики – основы всех частностей.

Некоторые критики рассматривали концепцию бытия Хайдеггера как возврат к древней идее души. Первоначально Хайдеггер высмеивал это «намеренное искажение». Бытие одновременно и больше, и меньше души. Его основа – существование. Кроме того, бытие не индивидуально: подобно «чистому сознанию» Гуссерля, оно лежит за пределами индивидуальных частностей и поэтому обладает универсальностью. Душа сохраняется за пределами существования, но бытие и есть существование. Несмотря на все опровержения Хайдеггера, его представление о бытии включает многие черты, которые прежде приписывались душе. По мере развития духовных аспектов его философия становилась все больше похожей на религию без Бога.

Хайдеггер обратился к истории философии, в которой обнаружил явную «историю бытия». Но это была не история прогресса, наоборот, непреднамеренное описание утраты. Самые первые философы Древней Греции так называемого досократовского периода размышляли над вопросами бытия. Их мысль глубоко проникала в фундаментальное понятие, на котором зиждется все остальное. Но приход Сократа, Платона и Аристотеля стал настоящей катастрофой для этого глубокого, всеобъемлющего философского мышления. Под их влиянием философская мысль распалась на отдельные направления. Попытка осмыслить понятие «бытия» уступила место простым и не связанным друг с другом попыткам анализа естественных наук, политических теорий, этики, поэзии и так далее. Тем временем основа философии была низведена до божественной метафизики. Сократ утверждал, что мы ничего не знаем. Для Платона абсолютной реальностью были идеи. Аристотель классифицировал природу в соответствии с различными качествами. В результате само понятие «бытия» ускользало из виду, и на протяжении многих веков наше понимание этой фундаментальной концепции оставалось невразумительным. Происходило постепенное «забвение бытия», и в результате наше понимание слова «быть» полностью обесценилось. То, что раньше являлось основой всей философии, низвели до незначительной грамматической функции. Бытие, во всей своей непрочности и глубине, деградировало до глагола-связки. Огромная тайна превратилась всего лишь в вербальный клей, соединяющий слова в предложении.

Хайдеггер стремился разгадать огромную тайну слова «быть». И выбрал для этого метод, сходный с тем, при помощи которого Гуссерль открыл чистое сознание. Отбросив все конкретные значения глагола-связки «быть», мы окажемся лицом к лицу с загадкой бытия.

Забыв о бытии, западная философия отбросила человечество к поверхностному мышлению, которое почти не осознавало, что такое бытие. Философы не замечали свойств, неотъемлемых от самого понятия «бытия». Современное человечество живет жизнью, лишенной какого-либо глубокого осознания смысла бытия. Его «бытие» утратило глубину и больше не вызывает никакого отклика. Само знание людей о «бытии» потерялось среди путаницы научных и технологических знаний. В действительности это вообще не знания – просто ноу-хау. Так само бытие человека оказалось утраченным для него. Западная философия стала причиной того, что человечество лишилось своего первичного восприятия себя. Такая «забывчивость бытия» в конечном итоге привела к нигилизму и к такому мироустройству, в котором доминирует технология. Вместо анализа бытия мышление было низведено до логики, науки, технологии и бескровной, безжизненной метафизики постсократовской философии. Кульминацией этого процесса стал век науки – но «наука не мыслит».

О чем все это? Разве слово «быть» имеет какой-то другой смысл? Разве «бытие» не синоним «существования»? Современник Хайдеггера Витгенштейн предчувствовал примерно то же самое: «Мистическое не то, как мир есть, но то, что он есть»[2]. Но, несмотря на это заявление, Витгенштейн предпочитал не высказываться относительно подобных вещей. Он полагал, что их просто невозможно обсуждать на том языке, который мы знаем. Как ни удивительно, Хайдеггер поддерживал такой подход – на свой манер. Действительно, обсуждать подобные вещи на том языке, каков он есть, не представляется возможным. Поэтому необходим совершенно новый язык, который позволит различать эфемерные нюансы, связанные с понятием «бытия». То, что в нормальном повседневном языке может показаться опасной близостью к бессмыслице, теперь стало абсолютно новым философским жаргоном, специально выработанным Хайдеггером для этой цели. Хайдеггеру потребовалось несколько лет, чтобы отточить технические сложности своего языка, но в конечном итоге он сумел добиться того, что его рассуждения сделались недоступными для непосвященных. Например: «“Природа” как категориальная цельность бытийных структур определенного внутримирно встречающего сущего никогда не сможет сделать понятной мирность»[3]. Я сознательно выбрал пример попроще – это высказывание можно понять, хотя и не без труда. Но после того, как мы его поняли, возникает вопрос: что именно мы поняли? Имеет ли это многословие какой-либо смысл за пределами самого себя? Впоследствии Хайдеггер как будто противоречит самому себе, предлагая непривычно ясное утверждение: «Речь есть речь о…». Но мы не должны забывать, что это «о чем» находится вне досягаемости для обычной логики. «Речь есть “означающее” членение понятности бытия-в-мире, к которому принадлежит событие и которое держится всякий раз определенного образа озаботившегося бытия-друг-с-другом». Возникает естественный вопрос: а есть ли вообще смысл в подобном языке? В ответе на него современные философы далеки от единодушия.