Жан-Ив Борьо - Макиавелли

Ricordi Бернардо Макиавелли, которые открываются записью от 30 сентября 1474 г. и заканчиваются 19 августа 1487 г., рисуют нам, с одной стороны, образ землевладельца средней руки, хозяйственные амбиции которого не идут дальше выращивания традиционных культур, а с другой – деревенского нотабля, который вершит третейский суд в банальных, но при этом весьма затруднительных ситуациях. Назовем для примера дело служанки Лоренцы, которая попала в «историю» – впрочем, далеко не оригинальную, – на радость социологам, изучающим Флоренцию эпохи кватроченто. Несчастная служила в семье Макиавелли и жила в доме самого Бернардо. Она совсем некстати «понесла», и с просьбой рассудить это дело и определить вред, который был причинен Лоренце, обратились… к мессеру Бернардо. Убоявшись пятна, которое может лечь на доброе имя Макиавелли из-за этой досадной истории, он, оценив ущерб, в наказание за настойчивые домогательства присудил своему соседу и кузену Никколо д’Алессандро Макиавелли возместить его жертве.

Однако настоящей страстью Бернардо были, по счастью, книги. В те времена это разорительное увлечение было доступно только богатым семьям, увлеченным идеями гуманизма. Макиавелли не принадлежали к этому кругу, и потому Бернардо пришлось прибегать к различным малоприятным уловкам, чтобы заполучить издания, необходимые для домашней библиотеки во Флоренции конца XV в. Известно, что по заказу флорентийского издателя немецкого происхождения Никколо ди Лоренцо делла Манья он составлял перечень географических названий (городов, поселений, рек и гор) к изданию произведений Тита Ливия и в качестве платы за свой тяжкий кропотливый труд получил это самое издание. Обладая обширными познаниями, он, вследствие своего юридического образования, в основе которого в те времена лежало прежде всего изучение позднего римского права – Пандектов и Кодекса Юстиниана, – имел особый вкус к трудам по истории. В своих записках Бернардо довольно точно описывает книги, составлявшие его библиотеку или проходившие через его руки. Это была библиотека, достойная подлинного гуманиста. Здесь был, конечно, Цицерон. Его извлекло на свет божий и издало предыдущее поколение – поколение искателей рукописей, таких как Поджо Браччолини или Бьондо. Сам владелец библиотеки обращался к этим томам, стремясь обнаружить в них тайные пружины политики и принципы политической морали. И Никколо в свое время найдет случай вспомнить о них. В своих записках Бернардо «заимствовал» мысли и рассуждения из цицероновых «Филиппик», опасного политического памфлета, направленного против его врага Антония, который так и не смог простить их Цицерону… В 1480 г. Бернардо читал диалог «Об ораторе» (De oratore), ставший библией гуманистов эпохи Возрождения, настоящим учебником риторики для современников, полагавших, что в нем содержатся все секреты искусства убеждения… Читая «Записки» Бернардо, мы узнаем, что в 1470-х гг. он не раз обращался к трактату De officiis («Об обязанностях»), который рисует образ идеального политика в условиях республики. В библиотеке Бернардо хранилась также работа гуманиста Флавио Бьондо «Декады истории начиная от упадка Римской империи» (Historiarum ab inclinatione Romani imperii). Сочинение представляло собой масштабный проект, охватывающий период с конца Римской империи до второй половины XV в. До конца жизни он успел завершить только три «декады», дойдя до 1440-х гг. В своих книгах Флавио Бьондо, которому приписывают термин «Media Aetas» (Средние века), подробно осветил этот, по всеобщему признанию, «темный» период истории. Успех его труда был велик, а сам труд оставил глубокий след в историографии.

Юрист по образованию, Бернардо Макиавелли сам стал героем сочинения известного юриста своего времени, первого консула Флоренции Бартоломео Скала «О законах и юриспруденции» (De legibus et iudiciis, 1483). Это трактат в форме диалога между автором и Бернардо Макиавелли, который назван «его близким другом» (лат. «amicus et familiaris meus»). В воображаемом диалоге Бернардо отводится роль ярого приверженца буквы закона. Для Бернардо было честью выступить в роли участника столь важного ученого спора. Позднее Никколо Макиавелли позаимствует эту вольную технику представления разных точек зрения, намеренно свободную от жестких рамок. Примером таких заимствований станет его сочинение «О военном искусстве» (Dell’arte della guerra)… И в целом у нас есть все основания полагать, что Бернардо, несмотря на скудные денежные средства, сумел сохранить и даже приумножить и финансовый, и интеллектуальный потенциал семейства Макиавелли (экономист Мило причисляет его к одному из пятисот богатейших родов Флоренции своего времени, хотя и помещая Макиавелли в конце списка). Никколо редко упоминает отца в своих произведениях, явно не располагавших к автобиографическим экскурсам, но как не признать черты Бернардо в описании старого Никомако из пьесы «Клиция» (Clizia), каким он был до того, как влюбился в свою юную воспитанницу. Рассудительная Софрония рисует нам портрет gentleman farmer[6] эпохи гуманизма:

…он был сама рассудительность и спокойствие. Время свое проводил он в неустанных трудах: вставал спозаранку, шел в церковь, распоряжался по дому; затем – если бывала нужда – отправлялся на площадь, на рынок, в присутственные места; если нужды в том не было – уединялся с кем-нибудь из сограждан для степенного разговора или шел к себе и погружался в деловые бумаги и счетные книги; после чего приятственно обедал в кругу семьи, а отобедав – занимался с сыном, наставлял его, рассказывал назидательные истории о доблестных мужах и при помощи многоразличных примеров из античной и современной истории обучал его жизни; затем снова выходил из дома либо по делам, либо для честного и серьезного времяпрепровождения. Возвращался же всегда до вечерней молитвы. Немного посидев с нами возле камелька – если дело было зимой, – он направлялся в свою комнату и работал. А около девяти вечера все весело садились за ужин. Таковой его образ жизни являлся примером для всех домашних, и всякий устыдился бы не следовать его примеру. Так размеренно и приятно текла наша жизнь.[7]

Бернардо тяжело болел во время эпидемии чумы, которая свирепствовала в этих краях в 1479 г. Он выжил, но с этого времени его имя все реже упоминалось в флорентийских хрониках, и так продолжалось вплоть до его смерти 10 мая 1500 г.

Годы ученичества Никколо Макиавелли

Как уже было сказано выше, Макиавелли родился 3 мая 1469 г. До нас дошли лишь немногие сведения о его раннем детстве. Причиной тому – характер его творчества, по сути своей исключительно политического содержания, который не предполагал откровений или хотя бы простых упоминаний об этом периоде его жизни. Да и в целом сама мысль окинуть ностальгическим взглядом детство и юность, осмыслить этот период жизни человека, считавшийся временем ошибок, первых робких шагов и – в лучшем случае – ученичества, не соответствовала литературным устремлениям того времени. Что до «Записок» отца, в них лишь изредка упоминаются сведения практического характера, которые касаются образования Никколо. Благодаря «Запискам» мы знаем, когда и под чьим руководством он учил латынь. Статус этого языка был очень высок во Флоренции той поры: латинский в том виде, в каком он имел хождение в Средние века, отчасти утратил свою социальную роль. Благодаря обращению к древнеримским текстам язык стал очищаться от средневековых наслоений, и потому латынь, на которой писали в XVI в., имеет уже мало общего со средневековой латынью. Она становится языком документа и юридических актов; их составлял нотариус, опираясь на указания, данные ему на тосканском диалекте, после чего он же по-тоскански пересказывал их договаривающимся сторонам. Латынь была также языком литературы, который обессмертили Боккаччо и Петрарка. Без знания латыни не мыслили себя те, кто исповедовал гуманизм, ставший модной «идеологией» во Флоренции XV–XVI вв. В ее основе лежал определенный набор древних текстов, от Платона, которого читали в переводах, до Цицерона. Гуманизм провозглашал примат человека в системе ценностей того времени, выдвигал постулат о том, что эпоха Античности обладала абсолютным недостижимым знанием, при этом языком древней науки была латынь. Следовательно, с самого раннего возраста детей следовало учить латыни (заметим, что начальное образование было очень развито во Флоренции уже в XIII в.).[8] Для этого учителя располагали всем необходимым педагогическим инструментарием, а самым известным был учебник «Донателло» (Малыш Донат). 6 мая 1476 г. Бернардо оставил запись о том, что юный Макиавелли осваивал латынь именно по этому учебнику под руководством «учителя грамматики маэстро Маттео», который проживал «a piè del ponte a Santa Trinita» (ит. «возле моста в районе Святой Троицы») и получал за учение 5 сольдо в месяц. «Донателло» – очень старый учебник; его автор Донат (учитель святого Иеронима Aelius Donatus) жил в IV в. Можно судить о том, какую долгую жизнь прожил этот грамматический бестселлер, если к нему обращались еще в XV в. Учебник Доната состоял из двух частей: Ars minor (элементарный курс), предназначенный для начинающих, и Ars major (полный курс грамматики) для углубленного изучения языка. Он содержал теоретическую часть и тексты в форме нравоучительных двустиший, авторство которых приписывалось Катону (Dicta Catonis), а также наставления из книги «Лекарство от любви» (Remedia Amoris) Овидия, столь же нравоучительные, поскольку они учат бороться со страстями. Семь лет – конечно, юный возраст для изучения латыни; однако и в 1480 г., оправившись после чумы, Бернардо пишет в своих записках, что Никколо все еще «учится» под надзором «маэстро Маттео». На следующий год он уже переходит ко второй части учебника и начинает брать уроки у мессера Баттисты да Поппи в церкви Святого Бенедикта. «Никколо знает по-латински», – не скрывая радости, пишет в своих заметках Бернардо. Через год и его младший сын, Тотто, принимается за «Донателло». Тем временем старший Никколо по-прежнему «изучает латынь». В книге записей нет на этот счет подробностей, но можно предположить, что он пишет сочинения, руководствуясь Ars Major, где описываются риторические фигуры (синекдоха, зевгма и др.), придающие изящество стилю, и приводятся ошибки и неудачные обороты, которых следует избегать. Бернардо сообщает нам только, что наставником Никколо был священник Паоло Сассо да Рончильоне. Он пользовался славой лучшего учителя латыни; среди его учеников были ровесники Никколо Пьетро дель Риччи Бальди и Микеле ди Вьери. Риччи Бальди сменил свое имя на Пьетро Кринито (Petrus Crinitus) и числился в учениках Рончильоне вплоть до 1487 г. Предполагается, что именно ему принадлежит анонимная рукопись, в которой содержится большое число упражнений по грамматике и стилистике латинского языка, вероятно написанных под диктовку «мастера». Их целью было научить эпистолярному искусству, без которого немыслимо дипломатическое поприще, и можно легко предположить, что Никколо тоже прошел подобный курс обучения. Однако сам Кринитус не остановился на этом: некоторое время он был учеником знаменитого поэта Полициано, затем преподавал в Флорентийском университете, так называемом Студио Фьорентино; позднее его имя упоминается в связи с Платоновской академией, заседавшей в садах Оричеллари. Ему мы обязаны монументальным двадцатипятитомным трактатом «О честном и поучительном» (De honesta disciplina). Второй ученик Рончильоне Микеле ди Вьери (Микеле Верино) был автором памятных всем школярам «Нравственных двустиший для детей» (De puerorum moribus disticha), которые многократно переводились на французский. Иными словами, Макиавелли рос в хорошей компании, и будущее признание ученых-латинистов, его соучеников, может служить нам доказательством высокого качества полученного им гуманистического образования, бывшего во Флоренции непременным условием службы на высоких государственных должностях… Однако сам Макиавелли ограничился серьезным изучением латыни, что в дальнейшем позволило ему читать латинские сочинения и даже писать на этом языке. Можно предположить, что именно тогда он усвоил и основы общей культуры, которые постигали в обязательном порядке дети среднего класса, будущие адвокаты, врачи и нотариусы. Так или иначе, это была очень солидная база, позволившая ему стать секретарем канцелярии и трудиться на государственном поприще. Совершенствоваться в науках и полностью посвятить себя изучению словесности или философии могли только представители высших сословий, которым не было нужды зарабатывать на жизнь.